* * *

-…Знаешь, пойдем в кино! Говорят, новый фильм идет в «Одеоне».

Новый фильм Сергей уже видел, но с Катей согласился бы пойти хоть в сотый раз. Когда погас свет, загремел тапер и по экрану поползли туманные картины, Катя забыла обо всем на свете. А Сергей все пытался рассказать ей содержание, предупреждал о неожиданных поворотах сюжета. Он не сводил глаз с Кати. В полутьме ее лицо казалось вырубленным из мрамора – даже светилось.

Катя не слушала объяснений Сергея, она была захвачена игрой артистов. После окончания фильма долго не могла прийти в себя.

— Просто не верится, что все это разыграно артистами,- шептала она.- Все правда. Ну, вот как ты и я: идем, разговариваем. Вот так бы и на сцене научиться… жить.

Они подошли к Михайловскому собору. Сергей блеснул знаниями, которые совсем недавно приобрел.

— Знаешь, кто строил этот собор?

— Попы,- неуверенно ответила Катя.

— Ну, это понятно. Власти царские приказывали. А строили рабочие. И не только руками. С них «пожертвования» силком сдирали. Ижевский завод построил этот храм. Он обошелся рабочим в триста пятьдесят тысяч рублей.

— Вот как! — изумилась Катя и еще раз оглянулась на темную громаду. Они спускались вниз к дому Богатырева.

У ворот Сергей остановился. Его сердце билось так, словно в груди работал мотор. Он хотел признаться Кате в любви, но постеснялся. Нехорошо проявлять мелкобуржуазную мягкотелость. Но что делать? Может, и Катя любит Сергея. Как она встретила его в Удклубе! Вся так и светилась. Какое счастье быть любимым такой девушкой! Если бы не любила, то не позвала бы его в кинематограф.

Побоявшись высказать свои чувства, Сергей схватил Катю за руку, сильно тряхнул и убежал.

В эту ночь он написал свои самые лучшие стихи, посвященные Кате. Всю ночь сидел в коридоре на табуретке, чтобы не тревожить спящих товарищей по техникуму. На. коленях у него доска и тетрадь. Едва занялась заря, стихи были готовы. Он переписал их на чистый лист, запечатал в голубой конверт, оделся и вышел на улицу.

Солнце светило вовсю. Снег блестел, искрился на обочинах и крышах. Солнечная пыль висела в морозном воздухе, медленно оседала с тихим шорохом. Под ногами гулко пели доски тротуаров. Сергей, мрачный, влюбленный в мир, четко шагал прямиком к дому Кати. Он намеревался бросить конверт со стихами в почтовый ящик. Для Кати!

Вытянувшись, подобравшись словно на параде, он торжественно прошел по Советской, свернул на Госпитальную. «Сегодня же Катя узнает о том, как я люблю ее».

Катя заметила Сергея издалека. Она, закутавшись в шубу Спиридона Васильевича, только что вышла на улицу и присела от изумления и восхищения на скамейке у ворот. Золотой денек начинался во всей своей чистоте и красоте…

Еще на рассвете Спиридон Васильевич ушел на охоту. С лыжами и ружьем он подался с заводскими охотниками куда-то в лес. Как ни старался Спиридон Васильевич не шуметь, но все-таки разбудил чуткую Катю. Она проводила его до порога. Тетя Нюра дежурила в больнице. Спать расхотелось, Катя накинула шубу, всунула ноги в валенки и вышла за ворота. Какая красота!.. Давно уже не вставала она так рано, давно не видела восхода солнца.

Катя удивилась, что Сергей появился в такую рань. Он шел прямо к ней, но, кажется, не видел ее. Наверное, вообще ничего не замечал. «Какой-то странный,- подумала Катя.- А, может, на него накатило: стихи сочиняет под шаг. Ну, конечно, идет под музыку. Под марш. Вишь, как четко вышагивает». Кате стало весело. Она поднялась со скамейки, закуталась в шубу как следует, чтобы Сергей не узнал ее, и побежала навстречу:

— Бу-у-у!

Сергей недоуменно остановился, не поняв, что за существо бросилось на него. Катя приняла его растерянность за испуг, откинула мохнатый воротник назад, открыла лицо.

— Ага, напугался. Здравствуй, Сережа. Это я, Катя.

— Вижу,- протянул Сергей, растерянно улыбаясь. Голубой конверт он держал в руке. Вспыхнув, спрятал его в карман пальтишка, зачем-то подпрыгнул.

— Куда ты так рано?

— Я?.. К товарищу,- соврал Сергей.

— А где он живет?

Сергей огляделся и не очень уверенно солгал еще раз:

— Там… на Карлутской.

— Так это же далеко. И не той дорогой ты пошел. Заблудился? — спросила Катя, наивно полагая, что из-за своих стихов он сбился с пути и забрел не туда, куда надо.

— Да, далеко… Вот я и вышел пораньше. Утро-то какое! Грех спать при такой погоде. Да и воскресенье сегодня.

— Спиридон Васильевич убежал на лыжах – охотиться. Вот неугомонный. А у тебя какое дело к товарищу?

— Так… Хотел стихи почитать, посоветоваться.

— Свои стихи?

— Угу…

— Ой, ты почитай мне! Со мной посоветуйся. Пойдем ко мне, посидим. Скоро тетя Нюра придет. А то мне одной скучно. Пошли,- она взяла Сергея за руку и потащила за собой. Он не сопротивлялся.

* * *

…Утром Василий, даже не позавтракав, хмурый и злой, ушел на работу. Он даже не пожелал Кате удачи, хотя знал, что сегодня после работы ее будут слушать на цеховом собрании: Катя подала заявление о вступлении в комсомол.

Обида душила Катю. Но она справилась с болью. Позавтракав и одевшись, выбежала на улицу. Деревья стояли в белом наряде. Туманная пелена заволакивала Михайловский собор, казалось, что он облит молоком.

Тут и там чернели фигуры спешивших на работу людей. После второго гудка Ижевского завода Советская улица стала черной от людского потока. Улица наполнилась скрипом, говором, смехом. Над головами рабочих то и дело взлетали тугие дымные шарики. Каждый курящий, как самостоятельный паровоз: пых, пых, пых…

Катя засмеялась над своим неожиданным сравнением и сразу забыла о размолвке с мужем: «Все будет хорошо, Вася – он умный, хороший…»

На углу улицы Красной Катя увидела поджидавшую ее Аню Турбину. Девушки всегда встречались на этом месте. Подружки обнялись и побежали вниз к пруду, зимой он напоминал огромное чистое поле, рассеченное узкими тропами, которые, как стрелы, сбегаются к заводу. Он стоит на берегу пруда. Высокие трубы беспрерывно дымят. Кажется, что они висят на огромных, пухлых шарах дыма, запущенных в небеса. Завод сверкает огнями, гудит, грохочет, ворочается… Зовет и зовет к себе рабочих, чтобы с еще большей энергией и силой гудеть, грохотать.

Когда пробегали мимо памятника Ленину, Аня вдруг сбавила шаг, спросила у Кати:

— О собрании не забыла?

— Что ты? — испугалась Катя и даже остановилась.- Я так боюсь!

— Да ты не бойся. Радуйся, что вступаешь в комсомол. С Уставом хорошо познакомилась?

— Изучила. Но вот смогу ли повторить, если спросят, не знаю.

— Главное, не волнуйся, шпарь своими словами. Для комсомола – дух, а не буква нужна.

— Я постараюсь. Вот только о международном положении…

— А ты не теряйся: крой акул империализма! Муссолини и Черчилля – за горло! О кризисе капиталистическом не забудь – крах скорый у них на носу. Словом, не боимся мы никого – и точка.

Катя встала к станку с радостным сердцем: спасибо Ане!.. Хорошо работается: стальные стружки серебром льются на пол. Детали сыплются в ящик, горка растет на глазах.

* * *

…Только к вечеру лыжники возвратились в город. Пересекли пруд без прежнего задора. На подъеме в гору сняли лыжи, закинули на гудящие плечи.

На взбеге у пруда Сергей увидел Варю и, опустив голову, попытался пройти мимо незамеченным. За ним следом гуськом тянулись девушки и ребята. Варя первой подскочила к Сергею. Одета нарядно, празднично. Так раньше одевались дочери купцов, богатых нэпманов. Рядом с Сергеем в старенькой куртке, рваном шарфе на шее, облезлой шапке, в истоптанных подшитых валенках Варя выглядела принцессой.

Ребята и девушки остановились в изумлении. Сергей готов был провалиться сквозь землю.

— Здравствуй, Сережа,- пропела Варя, ослепительно улыбаясь и протягивая ему руку.- Я так рада тебя видеть! Что же ты не заходишь? Никита Петрович беспокоится: и в клуб глаз не кажешь. Что-нибудь случилось?

— Нет, все в порядке.

— Откуда ты сейчас? Весь вспотел! Не простынь, смотри. Зачем себя так изматываешь? Бедняжка, пот даже сквозь куртку выступил.

Сергей не узнавал Варю. Она и тараторила совсем не так, как говорила раньше. И слова у нее выпадают изо рта, будто просо из дырявого лукошка. Что с ней случилось?

— По лесу бегаешь,- обиженно проговорила Варя.- А к нам не заходишь.

Ребята и девушки откровенно глазели на красивую и разодетую молодицу. Маленькие белые чесанки и белая пуховая шаль соперничали в блеске с сугробами. Пальто, опушенное дымчатым мехом, облегало стройную фигуру. На щеках – румянец. В распахнутых глазах – счастливый задор.

Парни плотным кольцом окружили Сергея и Варю. Девушки демонстративно сбились кучей в стороне.

— Ладно, Варя, я приду на днях,- сказал Сергей, чтобы побыстрее разойтись с ней.- Вы торопитесь очень, и нам…

— Да нет. Я иду на Четвертую Подлесную. Никите Петровичу прислали из деревни солод. Послал за ним. Никита Петрович очень уважает деревенский квас.

Она так и сказала «уважает». Сергей сдержанно улыбнулся.

— Ну, хорошо. Я пошла. И ты приходи квас пить. Я сделаю хороший. Приходи послезавтра вечером – будем дома. Обязательно приходи. Придешь? — Варя улыбнулась в ответ на его молчаливый взгляд и побежала.

Ребята закидали вопросами и возгласами:

— Кто это?

— Вот это гранд-дама! Я таких не видывал!

— Везет тебе, лопоухий!

— Он же – поэт. А поэтов любят такие вот красотки.

— Бывают же такие! Дух захватывает. Взглядом в грудь толкает посильнее оглобли. Ха-ха-ха.

— Не советую тебе, Сергей, водиться с этой фифочкой – проглотит. Глаза у нее блудливые. Обманет, изведет, выжмет, как тряпку, и бросит под ноги.

— Да бросьте вы! — возмутился Сергей.- Это племянница Никиты Петровича Бакина – редактора «Кенеша» и директора Удмуртского клуба. Знаете его.

— А как же – писатель! А ты-то как познакомился с племянницей Бакина?

— Я учусь у Бакина писать. Он – мой учитель. В творческих делах.

— Ясно! Айда до дому!

Неожиданная встреча с Варей взбудоражила Сергея. Но он все-таки пересилил себя, не пошел к Бакину, ибо твердо решил наверстать упущенное в учебе. Весна – не за горами. Скоро конец учебе. Техникум надо окончить. А там…