Затем она с большим интересом совершила экскурсию по жилым [56] помещениям, с еще большим удовольствием щелкала выключателями в комнатах и пускала горячую воду на кухне, а смывной бачок и специфический шум привели ее просто в восторг. Эмоции выражались столь бурно, что мешали приготовить мне пищу, и я отослал Анну в меньшую из комнат на предмет ознакомления с гардеробом моей младшей сестры. Потом удивился – отчего электричество на улице не привлекло ее внимания, а скромная по сравнению с фонарем стоваттная лампочка чуть не довела до экстаза. Дело, наверное, было в том, что свет в люстре рождался из ее рук, а к освещенности улицы Анна не имела ни малейшего отношения.

Пока Серега разогревал мясо и заваривал чай, Анна переоделась. Свое длинное платье из парчи и с золотым шитьем она аккуратно повесила на верхний ярус двухэтажной кровати. Хлопчатые брючки, майка и кроссовки моей пятнадцатилетней сестры Дашки пришлись ей впору, она крутилась в коридоре перед трюмо так сосредоточенно, что Серега ни за что не подумал бы, что она всего каких-нибудь сорок-пятьдесят минут назад была духом.

Мясо и чай Анне понравились, и она с похвалой отозвалась о моих кулинарных способностях.

Опустошив тарелку, Серега закурил. У Анны сделались квадратные глаза:

– Это ты как?

– Желаешь попробовать? – поинтересовался я.

– Нет уж, уволь. Запах неважный, – ответила она.

Сигарету Серега сразу же затушил.

Убрав со стола, они решили не задерживаться дома, а двинуть на улицу. Серега достал из четвертого дома БСЭ червонец, затем еще два пятерками – на всякий случай.

– Хочешь, Город покажу?

С балкона, с высоты седьмого этажа, вид открывался изумительный: направо – городской пруд, не пруд даже, а озеро средних размеров, в огромном черном зеркале которого отражались огни Малиновой Горы и механического завода, точки огней переливались в потоках теплого воздуха, исходящего от негревшейся за день воды. Казалось, что это мерцает чешуя спящего на противоположном берегу громадного дракона.

Так, направо, – пруд.

Налево – «Океан», магазин для продажи минтая, перекресток видно, и неуверенную Фигуру, движущуюся вдоль трамвайных путей в сторону Пушкинской в неизвестность.

– Красиво, – удивилась Анна. – Огоньки… В самом деле, хорошо на улице. Покой… Анна прижалась к моему плечу, затихла.

Затем, помолчав немного, сказала:

– Пойдем…

Я подумал: «Хорошо-то на улице хорошо, а до рассвета еще ого-го сколько гулять».

Выйдя в подъезд, мы обнаружили, что лифт уже отключен специалистами из домоуправления, и спустились вниз по обкусанным ступеням. На площадке пятого этажа две черные кошки, изобразив из себя верблюдов, шипели друг на друга и одновременно в нашу сторону.

Улицы потихоньку пустели, затихали, зато стало хорошо слышно, как в квартирах булькает в стаканы вино, шуршат расстилаемые простыни и как блекло-голубые голоса ведут разговор о последствиях.

Жизнь с улиц перемещалась в бетонные соты с тем, чтобы в них состариться и окончательно погибнуть до утра.

Повторив пройденный маршрут в обратном, естественно, направлении – двор, дорожка из квадратного бетона, почтамт, трамвайные пути – Анна и Серега вновь очутились на перекрестке.

Рамы уже зачем-то убрали. Один из последних трамваев пронесся, подняв ветерок из взъерошенных клочков бумаги и останков сигарет. В освещенном вагоне шизовали те же ребята актеры так недолго просуществовавшего Рок-театра, и последний трамвай, пролетая мимо нас, как снаряд, влек их куда-то…

Я помахал им рукой – всего хорошего, ребята.

В воздухе, до сих пор недвижимом, возникло какое-то неопределенное беспокойство.

– Случилось что-нибудь? – спросил Серега.

[57]

– Случилось, – Анна показала в сторону «Оптики», через дорогу. Струя беспокойства происходила оттуда.

Вот там, где скопилась чернота, у киоска «Союзпечати», царило неприятное оживление. Город молчал, но казалось, что тишина, исходящая от кучки пацанов, была гораздо тяжелее, чем молчание сонного Города. Было слышно, откуда молчали.

Команда подростков пятнадцати-шестнадцати лет тихо, стараясь никого не разбудить, калечила своего ровесника. Лица у парнишки уже не было, губы и нос сплющились в лепешку. Он не сопротивлялся, поматывал головой и шептал что-то вроде: «Не я. , . отдам… хватит… »

Из окна выглядывал Кондратьев, цокал языком:

– Какая динамика…

Потом он схватился за волосы, щелкнул пальцами и думал: «Это есть сюжет».

Анна отреагировала первой.

Властно, по-хозяйски, она шагнула прямо в кучу; как репку с грядки, выдернула пострадавшего. Тот пропал в сухой траве.

Серега знал этих щенков, не этих самых, но им подобных. Неаккуратно и дорого одетые, они ошивались стайками у дискотек и кафе, смотрели вслед проходящим мимо, оценивая женщин сырыми губами и сравнивая одежду мужчин со своей. Каждый из них, по отдельности, был, в общем-то, не совсем плохим человеком, но стоило им собраться в количестве трех-пяти… В большинстве своем подростки не знают, что такое параша, нары, как в зоне кормят и какая там норма выработки на день. Быть может, оттого они так неосторожны в обращении с чужими телами и имуществом.

Так же небрежно они относятся к холодному оружию – я знал, что у двоих-троих в этой браге есть ножи или заточки, поэтому обезопасил нас очень кстати подвернувшимся кирпичом.

Мы с Анной стояли против них и зачарованно смотрели, как высокий губошлепый мальчишка тянул из кармана цепь.

… их плоские белые лица совершали танец лунных зайцев…

– Какая ты милая, – прошептал один из них и протянул руку к груди моей спутницы.

Анна не очень сильно даже не ударила, а просто хлопнула его по кисти. Подросток взмыл в небо, завис на секунду и с коротким вздохом обрушился на сыру землю. Земля шатнулась и качнула на нас потную массу в штанах из драпа.

Когда до первых ударов осталось полметра, Анна вытянула правую руку вперед ладонью.

Мне показалось, что подростки испугались и отпрыгнули назад.

Левой рукой на уровне лица она описала воздушное полукружие.

Цепь, занесенная для удара, зацепилась об невидимую преграду, отскочила и задела хозяина по плечу.

Хозяин упал.

Глядя на него, стали падать остальные хулиганы.

Они лежали кучей, широко распахнув полные ужаса глаза.

Анна, простирая над ними ладони, спросила:

– Что дальше?

Снизу раздался голос:

– Пусти…

В ответ на это она опустила ладони ниже. Куча, как под прессом, заметно уплотнилась. Серега подумал: «Хватит». Я сказал:

– Оставь их, пойдем.