Вакин Владимир Григорьевич

Госпитальные будни

В тот же день, 8 августа 1943 года, вечером, я доложил командиру бригады о своём ранении. Он предложил мне взять сопровождающего и ехать в госпиталь в город Ижевск, по месту жительства семьи.

Тепло попрощавшись со мной, полковник Хайдуков добавил:

– Из госпиталя пишите. И непременно возвращайтесь в бригаду. Я буду очень ждать.

В санчасти бригады врачи обработали мои раны. На дорогу левую руку упаковали в шину, а к большому пальцу правой руки прибинтовали палочку, чтобы меньше беспокоил осколок, застрявший в суставе.

В сопровождающие я взял из своего батальона контуженного механика-водителя, москвича. Я рассчитывал, что, посадив меня на ижевский поезд, он сможет перед госпиталем повидаться со своими родителями.

В штабе мы получили медицинские и проездные документы, и нас отвезли на станцию.

В Москву поезд прибыл поздним вечером на Павелецкий вокзал. На перроне мы прочитали объявление, написанное крупным шрифтом: «Прибывшим военнослужащим выход в город только через комнату раненых». Не подозревая каких-либо неприятностей для себя, мы вошли в неё. Большая комната, скорее напоминающая собою зал, была переполнена военнослужащими, а скопившийся во всём её пространстве густой сизый дым делал её похожей на курилку.

Мы решили не задерживаться здесь и немедленно ехать на Казанский вокзал. Но у выхода часовые остановили нас. Оказалось, что прибывшие с поездами раненые, обязаны проходить врачебную регистрацию и отправляться в те госпитали, куда их отсюда направят. В окно мы видели, как к дверям подходили автобусы, и врачи группами подводили к ним раненых на посадку.

Убедившись, что из такой блокады вдвоём нам не прорваться, я посоветовал своему сопровождающему пройти регистрацию и вначале ехать в госпиталь, а уж потом искать возможность встречи с родителями.

Со своими документами я обратился к одному из врачей, майору медицинской службы. Он торопился к выходу на перрон для встречи прибывающего поезда, но отнёсся ко мне с участием.

– Хорошо,- сказал он, ознакомившись с моими документами. — Я выведу вас отсюда через запасной ход, но с одним условием. Замаскируйте в рукав раненую левую руку. Иначе военный патруль может задержать вас на вокзале и возвратить сюда.

Я зашёл в туалетную комнату, снял с руки шину и в течение получаса, обливаясь от боли холодным потом, просовывал руку в рукав бушлата.

После этого, присев в сторонке, я долго и терпеливо ждал майора. Но время шло, а он не появлялся. С тем же вопросом я обратился к молодому врачу. Старший лейтенант взял мои документы, пообещал разобраться и исчез неизвестно куда. Я остался без документов и не знал, кому их отдал.

Но вот вернулся мой знакомый майор. Я объяснил ему, как остался без документов. Он спокойно посоветовал:

– Нежелательно, чтобы ваши бумаги попали в руки уполномоченного «СМЕРШ». Попытайтесь получить обратно и тогда подходите ко мне.

Майор показал мне дверь, за которой работал старший лейтенант. Я вошёл в комнату, и молодой врач, не препятствуя, возвратил мои документы.

Несколько успокоившись, я разыскал майора. Он выпустил меня из вокзала через запасной ход.

В метро при посадке в вагон меня так сдавили, что я долго не решался подходить к поездам.

Стою позади толпы и наблюдаю. Обратил внимание на четырёх солдат, стоящих в стороне на костылях с привязанными к вещевым мешкам протезами. По экипировке видно, что они только сегодня выписались из госпиталя. Солдаты, как и я, смотрели на поезда с надеждой, ожидая более свободной посадки. Но, убедившись, что таковой не бывает, двинулись к подошедшему поезду. Толпа их сдавила. Тогда один из солдат не вытерпел и применил кавалерийский приём. Он пустил в ход палку по головам пассажиров, обеспечивая посадку своих товарищей. Толпа молча разбежалась от этих дверей. Я воспользовался случаем и присоединился к инвалидам.

На Казанском вокзале, в воинской кассе, мне закомпостировали билет до Ижевска. С помощью соседей по купе благополучно прибыл в свой город и скоро подошёл к дому, жила моя мать. Жена с двумя детьми, мальчиком восьми лет и девочкой пяти лет, жила у своих родителей, вблизи от её места работы. Тёща, узнав о моём приезде, обрадовалась, побежала к проходной завода имени В.И.Ленина и сообщила жене приятную весть.

После тяжелейших фронтовых испытаний и дорожных мытарств я опять был счастлив, оказавшись в кругу своей семьи.

На второй день пребывания в Ижевске я пошёл в ближайший от дома госпиталь, разместившийся в здании средней школы N^o28. Начальник госпиталя подполковник медицинской службы принял меня тепло.

– Мой сын тоже танкист,- устало улыбаясь говорил он. Месяц тому назад он после ранения выписался из госпиталя и уехал на фронт, в свою часть. И вас я непременно положу к себе, только вам необходимо принести из эвакопункта направление. Без направления нельзя, не положено. Уж вы извините.

В эвакопункте меня вначале посчитали за самовольщика и отказали в предоставлении места в госпитале. Но, внимательно разобравшись в моих документах, сами предложили лечь в лучший гарнизонный госпиталь. Он размещался дальше от моего дома, в посёлке Металлургов на улице Кирова. Я согласился.

В этом госпитале меня принял заведующий хирургическим отделением майор медицинской службы. Он внимательно осмотрел мои раны, сделал рентгеновские снимки обеих рук и, удивившись множеству мелких осколков и глубокому проникновению их в тело, пообещал все удалить.

После тщательной подготовки врач наметил вначале удалить пять осколков. При вскрытии приходилось скальпелем и тампоном искать их среди мышц и крови. Для выхода остальных осколков хирург решил разрезы на руках не зашивать, оставив их «открытыми родниками».

– Легче было бы удалить пять больших осколков, чем пятьдесят таких мелких и глубоко сидящих,- сказал хирург. - Если за каждым осколком придется так гоняться, дешевле обойдётся ампутация самой руки.

Но мне и слышать не хотелось об ампутации.

Я просил удалить осколок из сустава большого пальца правой руки, который особенно болезненно беспокоил меня.

Но врач запротестовал:

– Если и за ним будем так гоняться, то выведем из строя сустав. Будем надеяться, что сустав сам со временем вытолкнет его в малоподвижное место.

Убедившись в сложности удаления мелких осколков, я полностью доверился хирургу. Осталось только терпеть и ждать.

В начале октября пришло письмо от моего механика-водителя Михаила Воробьева. Он писал, что также был отпущен в госпиталь, расположенный поближе к месту жительства семьи. Лечился в городе Саранске. С радостью сообщил, что все члены экипажа вернулись в свой батальон и ожидают моего возвращения.

Письмо растрогало меня. Заныло сердце. Узнав о том, что через неделю врачи собираются снять бинты, я стал проситься на выписку из госпиталя.

Майор деликатно отговаривал меня, просил не торопиться с выпиской, пока движение пальцев ограничено. Но я настаивал. У него появилось подозрение, что у меня на фронте осталась любовь, и я боюсь её потерять.

Однажды старшая медицинская сестра рассказала мне:

– Начальник отделения интересуется: кто из родственников посещает вас и как часто? Я ответила: приходит жена с детьми и мать. Очень часто. Взаимоотношения самые хорошие.

– Успокойте своего начальника,- сказал я. Любовь и семья у меня здесь, в Ижевске. А на фронте осталась другая, тоже замечательная семья: мой батальон и экипаж моего танка, друзья очень близкие и дорогие, без которых я не представляю себя в боевой обстановке.

11 октября врачи, наконец, удовлетворили мою просьбу, выписав из госпиталя с предоставлением семи суток отпуска «для отдыха в семье с целью восстановления здоровья после длительного лечения».

За несколько дней до моего отъезда на фронт мать с горечью рассказала мне о том, как работники городского жилищного отдела длительное время издеваются над нею.

В начале войны, оставшись с младшей дочерью в однокомнатной квартире, она неожиданно и необоснованно вызвала у работников горжилотдела жгучую неприязнь к себе. Они предложили ей освободить квартиру, переехав к кому-либо из детей: к сыну или старшей дочери. Мать отказалась выполнить это незаконное требование, так как переехать ей было некуда: сын сам жил в квартире тёщи, а дочь с детьми и свекровью ютилась в малюсенькой квартирке, в которой не было места даже для детских кроватей, и ребятишки спали на печи.

Мать тщетно пыталась убедить бюрократов:

– Второй сын офицер почти постоянно находится на фронте. Он может по ранению приехать в отпуск или уволиться из армии по состоянию здоровья. Где же ему в таком случае жить?

– Если сын приедет в отпуск, месяц может переспать у родственников. Ничего с ними не случится – потеснятся. А если уволится, ему дадут благоустроенную квартиру,- отвечали ей.

Не добившись согласия на освобождение квартиры, чиновники перешли в решительное наступление. Они возвели в комнате перегородку, оставив матери жилплощадь в 13,5 кв.м., а печь – у соседа. В течение трёх месяцев, почти ежедневно, ходила она со слезами на прием к начальнику горжилотдела. В конце концов, печь в её комнате сложили, но дымоход вывели напрямую, без переходных колен, а задвижку установили для обмана, в ложном месте. И сжигала мать за зиму 12 кубометров дров, но тепла в квартире не имела.

– На фронт я тебе об этом не писала, сынок, чтобы лишний раз не расстраивать,- сквозь слезы говорила мне мать. - У тебя там своих забот предостаточно.

Выслушав рассказ матери, я спрятал от греха подальше пистолет, взял палку и отправился в горжилотдел.

В просторном кабинете начальника, за столом, в красивом плетёном кресле, дремал, видимо, очень довольный собою человек. Назвав фамилию своей матери и её адрес, я, с трудом сдерживая в себе кипевшее возмущение, твёрдым голосом спросил:

– Скажите, пожалуйста, кто из работников вашего отдела систематически издевается над моей матерью? К вашему сведению хочу заметить: я пришёл не пороги обивать, как это делает она, а морду ему набить.

Начальник как-то неловко засуетился, залепетал что-то невнятное и, схватив трубку, позвонил инженеру.

– Вот видите,- вежливо сказал важный чиновник, положив трубку и забыв о своей важности,- инженер работает неделю, а о квартире вашей мамаши знает.

– Ну а в чём же тут ваша заслуга? — не понял я.

– На этой неделе,- уточнил начальник,- у инженера дважды побывала ваша мать, и он заверил её, что через неделю печь в её квартире будет приведена в нормальное состояние. Это же вам со всей ответственностью обещаю и я.

– Хорошо, сказал я, направляясь к двери,- сегодня я поверю, но предупреждаю: вторая подобная встреча мирно обойдётся.

На этот раз бюрократ вынужден был выполнить своё обещание. Но издевательства не прекратились.

Однажды для проживания на совместной жилплощади прислали с ордером инвалида войны. Он с возмущением отказался от такой «милости». На время цирковых гастролей в квартиру матери вселили артистов с дрессированными собаками. Приписывали лишнюю жилплощадь и годами взыскивали двойную квартирную плату. А когда в 1954 году я уволился из кадров армии в запас, мне длительное время отказывали в городской прописке. С трудом прописавшись, я с семьей из шести взрослых человек жил в течение двух с половиной лет в этой тринадцатиметровой комнатушке без всякой надежды на улучшение жилищных условий.

От произвола работников горжилотдела страдали и другие люди. Один из них, доведённый издевательствами чиновников до критической черты, до потери контроля над своими действиями, взял в руки топор и в том кабинете зарубил начальника горжилотдела. Этот случай помог мне получить новую квартиру.

Будучи на фронте, я не раз слышал мысли своих товарищей, произнесённые вслух: «Вот разобьем фашистов, вернёмся домой и наведём порядок в своей стране!» Но придёт время, фронтовики вернутся домой и ничего в своём отечестве изменить не смогут. Командно-бюрократическая система в Советском Союзе, перед которой человек бесправен и абсолютно ничем не защищен, была покрепче танковой брони.

18 октября 1943 года семья не впервые провожала меня на фронт.

Проводы близкого человека на войну по эмоциональности трудно с чем-либо сравнить. Провожающие плачут, некоторые из них истерически кричат, а отдельные впадают и в обморочное состояние. Такие проводы я не желал видеть и всегда заранее просил родных преждевременно меня не хоронить, не портить другим настроение, а себе – здоровье.

В этот раз с трудом сдерживали слезы мать и жена. Мать десятки раз просила меня об одном и том же: беречь себя и «посматривать на дорогах Саню» – старшего брата. Что я мог ей обещать? Разве можно быть уверенным выжить в такой жестокой бойне?! При выполнении боевой задачи спасти командира могут не только его достаточные военные знания, боевой опыт и правильные действия в конкретной обстановке, но и личное везение. Встретиться же со старшим братом было крайне трудно, так как нас разделяли тысячи километров: он воевал на Украине, а я в средней полосе России. Но мать во время проводов и в своих письмах на фронт уверяла меня в том, что только гора с горою не сходятся, а человек с человеком могут встретиться при самых непредсказуемых обстоятельствах, и просила верить в это. Когда же такая встреча на фронтовой дороге действительно состоялась, я не раз удивлялся предчувствию матери, её почти пророческому предсказанию.

Источник: Вакин В.Г. В танке через всю войну / Литературная редакция К.А.Шилова. – ВНИИС, 2004. – с.264-272.