Максимов Николай Рудольфович

Рудик Лямкин

Завгар леспромхоза имени вольтерьянца Радищева Рудольф Лемке родился в 1929 году в немецком городе Берлине в семье часовщика Франца Лемке. Мать его умерла при родах, а папаша был ярым приверженцем героической древней истории, так что воспитывался Руди в спартанском духе. С 4-х лет он маленьким ведерком таскал уголь с улицы в подвал и совочком закладывал его в топку котла, экономя тем самым семейный бюджет.

Бывало, обжегши руку о раскаленную дверцу, Руди плакал потихоньку там же, в подвале, но отец несколько раз больно высек его, застав за этим занятием, и годам к шести мальчик плакать отучился вовсе. Помимо Рудика, в семье были еще сестры-двойняшки Эльза и Грета, десятью годами его старше, но они заметного влияния на воспитание брата не оказали.

В сорок пятом, когда наши войска уже были близки к тому, чтобы добить фашистскую гадину в ее собственном логове, 16-летний Руди попал на фронт. Перед отправкой старый Франц, ставший к тому времени пламенным патриотом третьего рейха, выдал очередной спартанизм: со щитом или на щите. На деле вышло ни так, ни эдак. В первом же бою Руди попал в плен. Пока он, выставив карабин в окошко старого сарая, тщетно высматривал противника, сзади к нему подошел кривоногий квадратный русский солдат в замызганной пилотке и с саперной лопатой в руке. Со словами: «Хенде хох, говнюк сопливый»,- солдат отобрал у Руди ружье и отвел пленника в расположение части.

После двух недель мучительного существования в телячьем вагоне эшелона, шедшего на восток, лагерный барак показался Руди не то чтобы раем, но уж совершенно не таким страшным, как это рисовалось прежде в его воображении.

Вопреки несколько антигуманным установкам высшего руководства лагерное начальство сжалилось над тщедушным подростком, определив его в инвалидную команду, которая занималась в основном делами погребальными. Благодаря этому Руди дожил до того времени, когда военнопленных начали потихоньку репатриировать, между тем как многие его товарищи упокоились в неглубоких могилах на высохшем торфяном болотце близ рабочей зоны.

Сам Руди неожиданно для всех репатриироваться отказался, подсознательно, а может быть, и осмысленно памятуя о напутствии отца. Ошарашенное лагерное начальство вначале ума не могло приложить, куда девать придурочного немца, но потом через Москву выхлопотало ему гражданство, усмотрев в этом варианте положительный политический момент.

Работать Рудольф устроился здесь же, в леспромхозе, вновь созданном на базе бывшего лагеря для военнопленных. Деревня Поповка, в которой расположилась контора предприятия, была единственной в округе. На постой бывшего агрессора никто не пустил, и Руди много лет перебивался, отгородив себе клетушку в одном из бараков. Первое время подростки били ему стекла и несколько раз колотили его самого. К уполномоченному Лемке жаловаться не бегал, и постепенно немца оставили в покое.

Необычные для здешних мест имя и фамилия его быстро превратились в заурядное прозвище -Рудик Лямкин. Работником он был ценным, так как в отличие от большинства, если не сказать всех деревенских мужиков, совершенно не пил. Была, правда, у него одна странная привычка. 9 мая каждого года, когда вся деревня собиралась у клуба на празднество, Рудик одевался тоже по-парадному, брал с собой бутылку водки и лопату и шел на высохшее торфяное болотце поправлять осыпающиеся могилки своих товарищей по лагерю.

К началу перестройки, когда новое мышление уже имело место, но еще как следует не разгулялось, Рудик Лямкин жил в собственном доме, работал в должности завгара и пользовался таким уважением начальства, что некоторые мужики его за это даже недолюбливали. Так и не женившись, жил он один.

Однажды в его почтовый ящик опустили письмо с нерусским обратным адресом. Рудольф страшно взволновался. К своему удивлению, самостоятельно прочесть написанное он не смог и вынужден был обратиться к учителю немецкого языка Савостьянову.

Сестры Эльза и Грета писали ему из Гамбурга, что случайно встретили своего давнего знакомого: «Ты его должен помнить, это Курт Клюге, в Берлине их семья жила неподалеку от нас. Он сидел в том же лагере, что и ты». Они сообщали, что папаша давно умер, и старым женщинам так трудно управляться с часовой мастерской. «Приезжай, пожалуйста, милый Руди».

Визы к тому времени, хоть еще и со скрипом, но уже давали, и 14 мая 1987 года бывший солдат вермахта Рудольф Лемке отбыл на родину.

Через полгода он вернулся так же неожиданно, как и уехал. Несмотря на отчаянное нежелание говорить и постоянные недомолвки со стороны Рудика, поповцам так или иначе удалось вытянуть из него практически всю информацию о пребывании в фатерлянде.

Глупые старые девы были страшно поражены, когда вместо их маленького белокурого Руди приехал пожилой коренастый русский мужик в матерчатой кепке, поношенном кримпленовом костюме и оранжевых дерматиновых сандалетах.

По-немецки мужик изъяснялся кое-как, перемежая родные слова различными русскими выражениями. Еще более неприятно сестер поразил тот факт, что Рудольф просто не в состоянии взять на себя ведение семейного бизнеса, так как совершенно в нем не ориентируется.

Кроме Эльзы и Греты, у Руди в Германии не было ни единой родной души, и он всячески старался угодить им, но взаимопонимание не устанавливалось, и отношения оставались такими же прохладными, как при встрече. В общем, не успели сестры привыкнуть к новому обличию брата, как он неожиданно запил. В подпитии Рудик таскался по гамбургским пивным залам и погребкам, шокируя своим совершенно нетевтонским поведением почтенных бюргеров, коротавших время за кружечкой пильзнера и рюмочкой шнапса.

Когда однажды компания ветеранов попыталась в его присутствии затянуть «Хорста Весселя», Рудольф, сидевший один за угловым столиком, во все горло заорал похабные частушки, которые слышал неоднократно на леспромхозовских гулянках, но никогда ранее лично не исполнял. Оскорбленные ветераны приступили было к нему за сатисфакцией, однако Рудик больно пнул их лидера в промежность и, опрокинув четыре столика, убежал.

Потерпев некоторое время братнины фокусы, Эльза и Грета решили однажды спросить у него объяснения, когда он прекратит пить столько шнапса и пугать соседей. Рудик ответил непонятно, но с такой экспрессией, что сестры вспылили: «Ah, so?!» — и указали брату на порог.

По приезде домой Лямкин пить перестал, вскоре вышел на пенсию и все чаще стал пропадать на высохшем торфяном болотце. Кто-то говорил, что видел его там плачущим, но люди не особенно этому верили. А однажды Рудика нашли повесившимся там же, на старой березе.

Хотя старое кладбище для военнопленных давно уже было закрыто, учитель немецкого языка Савостьянов каким-то образом добился в исполкоме, чтобы Рудику выделили еще одно место. «Все как-то ближе к родине», — сказал он.

Источник: Инфо-Панорама, N 19 (0019) 9 мая 1997 г.