Прокуровская Н.А.

Город в зеркале своего языка
(отрывки из монографии)

<…>

Ижевск, столица Удмуртской Республики, с населением 625,8 тыс. человек относится к числу крупных административных и культурно-исторических центров. Соотношение мужчин и женщин – 301:351,8 тыс.

Город основан 10 апреля 1760 г. на реке Иж как поселок при железоделательном заводе графа Шувалова. Интересен тот факт, что до сих пор в сознании старшего поколения, особенно сельских жителей, понятия «город» и «завод» представляются нераздельными. Об этом говорят регулярные записи участников диалектологических экспедиций, организуемых филологическим факультетом Удмуртского университета. Ср.: «Дочка старшая в Заводе живет»; «Я раньше в Заводе жила, не понравилось, сюда переехала».

Диалектная основа, прообраз современной городской речи, неясна, поскольку лингвистической историей Ижевска специально никто не занимался. Есть мнение, согласно которому большинство ижевских слов являются пермскими и екатеринбургскими по родословной. Другие оспаривают это, указывая на близость ижевского говора к вятскому и даже новгородскому наречию. Чтобы однозначно ответить на этот вопрос, нужны специальные разыскания.

С 1867 г. Ижевск официально считался селом, которое именовалось по-разному: Ижево, Ижев, Иж, а его жители – ижаками, ижевлянами, ижевчатами, ижевцами. В последние годы самым употребительным становится патроним – ижевчане. Регулярности и высокочастотности этого варианта, возможно, способствуют два лингвистических фактора: 1) наличие в финали производящего слова трех согласных – Ижевск > ижевчане (ср.: Гжатск > гжатчане; Братск > братчане; Белореченск > белорчане и т.п.); 2) возможность образовать параллельную форму для обозначения лица женского пола – ижевчанка, тогда как патроним ижевец, например, ее не имеет.

По мнению старожилов; жители поселка, на базе которого воздвигался город, имели прозвище рябинники, данное воткинцами. Последние, в свою очередь, получили от ижаков «обзыву» чебаки.

В социальном отношении население города было неоднородным: генералы, мастеровые, попы, лекари, кафтанщики. Однако не они отличали старый город от других городов. Хочется думать, что только в ижевском городе-заводе жили и работали маклаки – «первостатейные оружейники, люди оборотистые, крепкие, не без организаторского таланта», иными словами, цвет городского поселка; чалдоны, напротив, пришлые, плохие ижаки; поторжные, букв. «сдаваемые с торгов» (Е.Шумилов), – рабочие, занимавшиеся опасным для здоровья и жизни тяжелым вспомогательным заводским трудом; кержаки (слово зафиксировано нами в двух значениях) – а) раскольники, староверы и б) зажиточные, богатые люди. Надо заметить, что староверов в Ижевске, как и в Удмуртии в целом, немало. С ними во многом связана сохранность древних языковых фактов.

С развитием поселка менялся его облик, социальный и национальный состав. Деревянные кварталы, из которых и состоял преимущественно заводской поселок, сменялись кирпичными, неблагоустроенные участки города – благоустроенными.

Особенно мощный рывок был сделан после Октябрьской революции и обретения городом официального статуса, т.е. 21 февраля 1918 г. местный Совет явочным порядком присвоил Ижевску это звание, а с 28 декабря 1934 г. Ижевск – столица Удмуртской автономии.

Огромную роль в Ижевске сыграли новые заводы-гиганты, возведенные главным образом в послевоенные годы (сейчас в Ижевске 49 промышленных предприятий). Они определили развитие города в целом, но более всего экономику и жилищное хозяйство. Вопросы же культуры, науки, проблемы бытования языка и отраженного в нем образа жизни населения, как и всюду, никогда не находились на первом плане. Сейчас назрела необходимость вывести их на авансцену нашей истории и, решая, постараться понять, что мы являем собой как сообщество, каковы наши корни, наше настоящее и будущее.

Попробуем на примере анализа языка города Ижевска в какой-то степени получить ответ на эти насущные вопросы.

<…>

Современная обиходно-бытовая речь ижевчан не сохранила дореволюционные официальные наименования планарных объектов города-завода. Да их, судя по всему, и не было, поскольку старый городской поселок не делился на районы в собственном смысле слова, т.е. районы как территориально-административные единицы. Известно, что к 60-м годам XIX в. имение Ижевского завода было поделено на две волости: Нагорную и Заречную. В Нагорную волость входило семь сельских обществ: Набережное, Базарное, Церковное, Троицкое, Михайловское, Госпитальное и Трактовое; в Заречную четыре: Старковое, Казанское, Александровское, Андреевское.

Многие из этих названий живут в памяти старожилов, однако лучше сохранились некоторые неофициальные названия, т.е. микротопонимы, позволяющие восстановить систему принципов наименований прошлого.

<…>

Эпоха построения социализма иначе скроила город. Официальные названия административных районов этой поры – Ленинский, Октябрьский, Первомайский, позднее – Индустриальный, Устиновский – представляют не что иное, как «советизмы». Они сделали город Ижевск очень похожим на все другие города в плане урбанонимического ландшафта. Поэтому гораздо большего интереса заслуживают неофициальные названия планарных объектов, лучше отражающих время и специфику самого облика города.

<…>

Социальная база просторечия, в частности г.Ижевска, чрезвычайно широка. Периферийный статус города, отдаленность его от других городов, отсутствие длительных культурных традиций из-за невниманий к вопросам культуры со стороны властей всех времен способствовали и способствуют незыблемости просторечной стихии, захлестывающей не только рабочую среду, полуграмотное старшее поколение (от 60 лет и старше), но и многочисленных работников сферы обслуживания, молодежь, воспитывающуюся в окружении просторечноговорящих, изрядную долю лиц с высшим, как правило, негуманитарным образованием.

Последних выдает «неспособность переключаться с одного речевого регистра на другой», иначе неосвоенность ими явления диглоссии, связанной с владением двумя системами национального языка (например, литературного и просторечия). На официальном, социально-ролевом уровне их отличает множество просторечных средств, а на обиходно-бытовом – немотивированное употребление книжных элементов, кажущихся носителю просторечия чрезвычайно престижными.

<…>

Просторечноговорящих в Ижевске отличает наличие вставочного гласного, появляющегося независимо от соседствующих согласных: лозуног, пошевырять, маразам, доложна, рубель, фунут, шепана. Регулярность ее появления дает возможность использовать этот факт в качестве приема создания языковой игры: коныфеток, сыпасибо, кыто, Чулыков.

Если последнюю особенность – вставку гласного, очень древнего и устойчивого явления в городском просторечии, впрочем, как и диалектах, можно объяснить действием закона экономии произносительных усилий, имеющего в Ижевске универсальный характер, что проявляется также в регулярной редукции согласных, целых слогов: лика (гляди-ка), пра (правда), удмурка (удмуртка), пежак (пиджак), мо (мол) и т.д., то «поджатое аканье», как и «стыдливое оканье», на наш взгляд, можно объяснить следствием психофизиологической скованности, «зажатости» населения, склонного под действием постоянной социально-экономической и политической нестабильности к рефлексии, большей напряженности, а порой и к страху. Такие условия жизни не могут не влиять на технику речи говорящих, на их произносительные навыки.

<…>

Если первый «великий социалистический эксперимент» (Г.И.Гусейнов) затронул лишь поверхностно городское просторечие, то начавшийся постсоветский эксперимент точит его изнутри. Просторечие вынуждено прибегнуть к небывалой эксплуатации своих знаков, т.е. закреплять за формой слова несвойственные народному сознанию значения.

Например, в богатом как в литературном языке, так и в просторечии словообразовательном гнезде слов делать, сделать есть просторечный глагол уделать. Его исходное значение – «делая, приходить более чем к удовлетворительному результату»: Он мне так плитку уделал, любо-дорого посмотреть стало.

В семантическом производном от него – уделать со значением «исправить, поправить, отремонтировать»: Уделай мне стол, видишь, качается, – уже нет собственно экспрессивного элемента, т.е. отсутствует указание на качество и результативность действия.

Яркая экспрессия и оценочность, причем переключаемые с действия на субъект, появляются в производном следующего поколения – уделать со значением «испачкать»: Ты зачем так брюки уделал, стирать сам будешь!

И наконец, в последнем производном – уделать со значением «бить, избить»: Кто тебя так уделал? – сохраняется лишь оттенок результативности действия. Особая коннотация, грубо-фамильярная окраска переводит его в сферу жаргона, где оно становится в один ряд с такими глаголами, как разукрасить, разрисовать в том же значении. Таким образом, проделан путь сверху вниз. Просторечие сомкнулось с жаргоном. Но жаргонизация идет и внутри просторечной лексики, той ее части, которая является принадлежностью определенных социумов. Так, например, один из самых частотных в советскую эпоху глаголов сделать в значении «купить, приобрести» родился в торговой среде и стал достоянием большинства горожан: «Сделай мне сапоги» означает «достань в недоступном для большинства месте», «из-под прилавка»; «Она сделала мне машину навоза» означает «она сумела где-то достать, приобрести и привезти».

Если этот торгашеский жаргонизм полон емкого смысла, то омонимичный жаргонизм бюрократов от аппарата управления в расхожей фразе «сделай звонок» (позвони) демонстрирует полнейшую десемантизацию одного из самых важных глаголов русского языка.

Обратимы ли процессы?

<…>

Итак, мы рассмотрели основные типы высказываний, представляющих важнейшие речевые стили и жанры городского просторечия Ижевска, показали в определенной степени «этику отношений в этике языка» (В.П.Григорьев). К рубрикации классических стилей внутри литературного языка они не имеют никакого отношения. Главная сфера их реализации – повседневное общение, т.е. общение в семье, в транспорте, в очереди, «на лавочках» перед домом и т.д.

Подводя итог всему сказанному, необходимо подчеркнуть, что просторечие продолжает жить своей обычной жизнью, т.e. оно не исчезает, как утверждают лингвисты, отмечая «наступление литературного языка по всем направлениям – социальному, коммуникативному и собственно языковому».

Изменению препятствует не только языковой консерватизм его носителей, но и веками сложившийся менталитет. Раз освоив языковым сознанием мир, они не пытаются менять его. «Выпрыгнуть» за пределы усвоенного не только трудно, но и не нужно – его понимают окружающие, чего еще?

Будучи полуразрушенным диалектом, просторечие развивается по своим законам, подчиняясь естественному отбору и закреплению своих средств в узусе. Здесь немало новаций, ориентирующихся на апробированные традицией модели, на бытовое, конкретное мышление, находящее выражение в прозрачной внутренней форме лексических единиц, в предельно конкретной семантике предикативных структур.

Проанализированный языковой материал позволяет подтвердить доминанту женского начала и в языке. Она обнаруживается в стереотипах бытовой, семейной и межличностной коммуникации.

Архаичный, наследственный языковой фонд, а также вновь создаваемые средства демонстрируют отсутствие целостного ощущения человеком своего Я. Это Я ущербно.

<…>

Источник: Прокуровская Н.А. Город в зеркале своего языка.- Ижевск, 1996.- с.7-8, 13, 17, 67-68, 76, 105-106, 123-124.