Роднов Лев

Толпа интеллигентов
(заметки из города N-ска)

Формальная жизнь – схема, претендующая на звание самой жизни. Любой из нас хорошо знает это из повседневной практики и собственных, чаще всего тщетных, усилий преодолеть косную запрограммированность человеческого поведения, поведения в самом себе и в окружающем разнообразии… штампов. Поскольку сказать действительно что-то новое удается крайне редко, а уж сделать эту новизну – случай и вовсе исключительный.

Мой город – дитя указов и промышленной технологии. В его культурной основе лежит слишком мало легенд, удивительных событий и культурных потрясений. Насколько я понимаю, здешняя интеллигенция всегда спасала свою здравость, оригинальность и высоту мировосприятия в одиночку, путем личного подвига, либо сбиваясь в небольшие, недолго живущие (не долее жизни лидера) клубы, кружки, сообщества по интересам, в автономные оазисы, где человеческая душа могла полноценно, полной грудью дышать и говорить. К сожалению, «оазисы» не слились в единый культурный покров, не стали преемственным фундаментом, основанием для культурных построений более крупного масштаба и не наслоились друг на друга.

Энск – город-завод, город-цех – создал с точки зрения культурного развития свой собственный феномен – отсутствие традиций, преемственности, привычки и потребности личностно вмещать в себя нетехнологическое богатство времени, жизни и ближнего, а также ответно знать о востребованности собственных ценностей и действий.

Сделать себя невозможно, если только «брать». Обязательно должна возникнуть и поддерживаться во времени возможность более высокого порядка, иная фаза саморазвития – дать себя, реализоваться, опустошиться, вложиться. А это целиком прерогатива внешнего мира. Аналитический ответ получается странным: что ж, если я не могу дать себя миру, то… мира вокруг меня не существует. Софистика на практике. Из этого тупика есть два известных выхода. Первый – искать другие миры, второй – создавать свой собственный здесь и сейчас и воспитать детей, которые продолжат это создание, не теряя предшествующего, не губя себя и не обрубая будущего. К сожалению, традиция русской культуры обрубочна – на мой век хватит. Убогость живет здесь! – на временном отрезке длиною в жизнь одного поколения,– а приращение культурных ценностей происходит не путем общественных усилий, но опять же путем личного подвига. Культура вынуждена суммироваться в титанах-подвижниках, делая после их физической смерти личностные достижения культовым достоянием нации. Проще говоря: если Россия меня не вынесет, так уж я вынесу ее; коли я не нужен своему городу, то пусть уж он будет нужен мне… Симбиоз благородства и безнадежности.

Внешней востребованности в «самосуммировании» индивидуальных жизненных достижений в единый непрерывный поток вещей, памяти, традиций и действий не образовано. Именно коллективной востребованности. Любой активный человек вынужден «вкладывать себя» в общую историю чаще всего вопреки, а не благодаря сложившемуся укладу жизни.

Возможно, наша общественная традиция вообще не пригодна для того, чтобы законы внутри человека диктовали свою волю законам внешним, безусловно вторичным по отношению к тому, что мы именуем Жизнью. Общественное мнение – безошибочная сила – в наших местах примитивно и инфантильно; лишь слухи и манипуляция гражданским сознанием – предел возможного.

Почему?! Остается гадать да сетовать. Например: соотношение между внутренними поведенческими мотивами и внешними силами было неверно (и, возможно, умышленно) расставлено еще на заре русской цивилизации в пользу последних.

Стоит внимательно понаблюдать за собраниями городской интеллигенции. Коллективная идея жизни отсутствует полностью. Кратковременным «компасом» служит мода, конъюнктура, приказ, клич, научное, религиозное или иное сектантство. И тогда просвещенная публика бросается «на штурм» пустоты. Возникает прелюбопытнейшее явление: толпа… интеллигентов. Отдаваясь некоему возникшему общему течению, ни один из участников не согласен признать над собой превосходство коллективного разума. Уж тем более влиться безымянным и не первым в происходящий процесс. Суммировать себя с Иной Величиной, а не наоборот. К сожалению, власть в законах человеческого общения и со-общения принадлежит недоверию и эгоизму. Поэтому собрания на Руси глупые.

Оружейный Энск – это культурная кукла, почти не владеющая чудом одухотворенности и одухотворения. Кукла даже не может осознать, что она нуждается в преображении. Город не выносит нас, мы не выносим города. Квадратичная невыносимость заставляет одаренных, распираемых внутренней потенцией, божьим предназначением и жаждой духа людей искать счастья на стороне. Обычно их планы сбываются. Сначала обеднела, а потом, в культурном плане, и умерла оскопленная собственными беглецами русская деревня. На очереди промышленные города, культурные карлики, теряющие с беглецами – свою душу, свой последний шанс. Поэтому жажда действовать у себя дома своими силами и для себя более чем похвальна – еще одна попытка посадить деревце традиций. Авось приживется, авось не засохнет. Через год уводим, однолетка или нет, а через сто лет можно будет и плодами полакомиться… Авось.

К сожалению, культуру в Энске, на мой взгляд, заменяют культурные порывы. Всплески. Подвижнические акции. В общих действиях нет непрерывности, главного фактора истории.

Что город имеет в своей основе? Заводы, производящие смерть. Этим можно гордиться, но строить на этом культуру не получится. Уровень общения между людьми задает совершенно иная атмосфера, надышанная в веках или хотя бы усилиями одного собрания, одного вечера. Культурная память современных граждан приобрела дурную традицию – ассоциировать себя, самость времени и места жизни как раз с культурными беглецами. Уважать себя через детский прием, через присоединение собственного имени к имени знаменитости, рожденной здесь, воспитанной, но реализовавшейся где-то там… Людей, реально обогативших собою эту землю, мало. Обогатившихся ею гораздо больше. Речь опять же идет о дисбалансе нематериальном.

Если отбросить крупные имена, так или иначе связанные с Энском, и поискать на оси времени крупные события, связанные с именем города, то, пожалуй, только «всплески» и найдутся. Историческая апатия налицо; город – спящая царевна – что жить, что не жить, все едино. Может быть, именно поэтому город не дает, не позволяет полностью реализовать себя тому, кто этого хотел бы. Чтобы развиваться нужен враг или друг. Энск – ни то и ни другое. Аморфность, пустота, в битве с которой ты сам становишься подобием и продолжением этой пустоты.

Хочется верить, что энергию падения можно обратить в энергию взлета, а силу исхода – в силу возрождения. Плодоносящего поля культуры как бы (ох уж это «как бы»!) не существует, но остались великолепные ее зерна. Дело за малым – возделывать. А зерна – это и есть живые люди, их желание находиться в рядах подвижников и искать подобных себе, чтобы мечта одного находила сопряжение с мечтой другого. Непобедимая сила жизни рождается там, где каждый самостоятельно способен нести собственные фантазии и вкладывать их в собственное ремесло, при этом слышать шаг остальных и двигаться, просто не прекращать движение в себе самом, вырабатывать самобытность, бытие себя самого.

Любое построение в колонны – красные, белые, зеленые, божьи или не очень – чревато очень низким, далеко не культурным знаменателем общения. Страх и обман, голод, надежда и вера – инструменты самозабвения. Водка, молитва, хоровое застольное пение – инструменты примитивные, действующие сильно, дающие чувство общности, но не имеющие никакого отношения к дерзкому походу человека к вершинам неизведанной человечности в самом себе.

Спроси себя: сможешь ли быть рядом с товарищами в мгновении? Пространный ответ не годится, настоящее абсолютно недипломатично: да или нет? Живущий в мгновении – живет и в тысячелетиях.

Прошлое, не ставшее частью меня, – это моя инвалидность. Я – человек с ограниченным прошлым, иными словами: я неполноценен. Что предпринять? Формальных поводов много: «круглая» дата, вечер памяти, мероприятие и т.д., – наверное, все годится для того, чтобы осознать реалии и действовать не в слепую, не в замкнутом круге.

Уныние и сетования отвратительны, поиск виновного бесперспективен, а имитация бодрости и певучего оптимизма – опаснейший самообман. Людям всегда не хватает естественности и простоты.

Суть… Господи, да что же это такое?! Почему без этого знания душа не на месте? Кто я? Зачем? Есть ли начало и конец моему приходу и моему участию в этом мире? История вмещает меня любого и всего. Господи, сколько истории вмещаю я? Моя родина, мой воспитатель, мой город научил меня видеть, говорить и слышать так, как я это делаю сегодня. Моя нужда в себе, в жажде быть собой целиком состоит из нужды в ближнем, из нужды в других людях. Сколько меня в них, сколько их во мне? Здесь стирается грань между прошлым и будущим, между живыми и мертвыми. Человек – воплощенное божье зерно, способное менять себя, свою силу, свою память. Зима самозабвения не вечна, как алкоголь, как страсть к суициду, как ослепляющая обидчивость. Предчувствие пробуждения! В этом предчувствии жили и дышали мои предки, живу и дышу им и я. Сбывшегося нет, есть сбывающееся. И у каждого собственная трава познания, густо окружившая странный пень – спиленное Древо жизни.

Этот образ возник и преследует меня с того момента, как я прочитал свидетельства очевидцев, показания, воспоминания, мемуары, воззвания тех, кто шил лоскутное красно-белое одеяло гражданской войны. Его с лихвой хватило на всех: и правых, и не правых. Чтение документов привело к возникновению этого образа.

Город городом делает монолитность городского сознания.

Что мною движет сегодня? Образы. Каждый живой человек – это уникальный и неповторяющийся во времени мост. Пригоден ли он для перехода тех, кто был, к тем, кто еще будет? Спроси себя. Я хочу быть этим мостом! И я готов выдержать все, кроме ненужности. Я устал жить «на пеньке» и мечтать об утраченном небе, я хочу доверять другому больше, чем себе самому и через это доверие учиться и прибывать жизнью. Любой город Энск – «богат» исходом носителей духа. Они уносят его с собой. Огонь жизни.

Тема для разговора на собрании городской интеллигенции возникла сразу же: города Энска… не существует. В культурном плане Города нет, есть точка на административной карте страны, по-прежнему есть огромный производственный цех и обслуживающий его персонал, да любительские коммерческие и полукоммерческие отдушины для «самых умных». Но как не было, так нет и сегодня единого знаменателя, человекоразмерного фактора, объединяющего всех и вся в духе и в веществе, в намерениях и поступках.

Каждый деятель, так или иначе причастный к культурному процессу, держит над собой свой собственный флажок. В лучшем случае, флажки эти на некоторое время объединяет ветер перемен или сильный порыв все той же моды. Как и можно было ожидать, люди разделены на верующих и ищущих. Первые привычно повторяют свои заклятия: «Как можете вы так говорить?! Мы любим наш город, мы готовы все для него сделать». Вторые мне более симпатичны: «Бездна позади нас и бездна впереди. Но мы есть, и наш единственный шанс уцелеть в истории и культуре – построить мост над бездной». Мне гораздо приятнее ощущать себя строительным материалом, нежели рупором для заклятий. Я давно заметил: верящий человек мало думает, а слишком много надеющийся вообще бездействует. Вера и надежда практикам непонятны. Что же остается? Остается любовь! – В контексте качественного понимания себя в мире как высшей объективности.

Энску требуется одушевление. Задача почти невыполнимая. Зерна жизни разбросаны по всей земле. Удастся ли их собрать, приживутся ли, взойдут ли? Откликнется ли, например, землячество, будут ли дети бережливее и образованнее своих родителей?

Нам издавна навязывают опасную и подлую мысль, что всенародные бедствия объединяют. Это ложь, потому что это – правда. Тотальная беда – универсальный общий знаменатель на Руси для живых и мертвых. Я не хочу, чтобы беда соединяла меня с моими предками. Я хочу, чтобы меня соединяло с ними тончайшее чувство родства, именуемое «духом». Душа питается не воздухом. Душа – мои невидимые легкие – задохнется и умрет без атмосферы общего интереса к высотам бытия, – божеского неба, которое мы сами же рождаем и сами же способны обрушить.

Собрание людей в России – явление не безобидное. Само по себе оно уже действие. И чаще всего поиски общности, того самого заветного знаменателя, посредством которого люди могли бы одинаково чувствовать жизнь во всем ее диапазоне, поиски эти, увы, в коллективном исполнении планку снижают. Вектор общности предрасположен почему-то смотреть в сторону путей легких, натуральных: совместного застолья, коллективного песнопения. Как всегда, милую сердцу русскую душевность путают с беспощадной силой светоносного духа. Коллективное оглупление, собрание умных людей посредством простоватой, наивной душевности – картина досадная. Коллективный разум на порядки должен превосходить силу одиночки. У нас – не получается. Скорее, молчание одушевляет больше, чем звук. Честно говоря, я испытываю чувство стыда и неловкости, когда городские интеллектуалы, не найдя подходящей возможности для полноценных собственных выступлений, радостно распевают заунывное. Очень символично. По-нашему.

Культурное самодовольство сродни культурному самозабвению.

Собрание людей повторяет картину города. Шум, хаотичность, интеллектуальный базар (извините за слово, ставшее от повсеместной продажности пошлым) неизбежно перетекает во «всенародное» празднование. Песни, песни и еще раз песни… Разумеется, смысловая нагрузка «слов под музыку» легче коллективных бесед и исследований, зато какова эмоциональная приподнятость! Общение интеллигенции в стиле «чудный получился вечерок» – признак социального бессилия, помноженного на коллективное бесплодие. В общем-то, картина обычная для Руси. В городе очень много одаренных, интеллектуально избыточных, интересных, духовно продвинутых людей. Не заводчан. Но это тоже несомненные «производственники», они производят идеалы, высшие человеческие ценности, мотивацию жизни вообще. (Конечно, можно позаимствовать эту мотивацию и из-за океана. Французскую моду, например, или немецкие идеи, или американский порядок… Русская история учит: будет только то, что уже было. И я этого не хочу). Коллективное самооглупление собрания интеллигентов – очень важный жизненный показатель, характЕрная и харАктерная наша особенность. Умен только царь-батюшка, хотя бы в собственной голове. Это тоже замкнутый городской круг, выход из которого надо искать, искать и искать. Уж если люди образованные в качестве платформы для общения выбирают то, что заведомо ниже их потенциала, то что говорить о собрании гораздо более массовом – городских жителях, и собрании не на два-три часа в элитном месте, а в городских замусоренных кварталах, загаженных подъездах, тесных квартирах, оскверненных заводских цехах. Что может быть общим знаменателем там, чтобы почувствовать общность? Как в древности – забава народа, кровавая драка на льду? Кровавая радость, кровавая гордость. Вечная низость, возводимая будущим в ранг самобытного счастья. Столы, бесконечная пьянка, пошлость и примитивность общения. Знакомо ведь? То же касается и, казалось бы, благополучной, лаковой стороны городской жизни. Проблемы одни – общаемся через примитивное.

Город – это тот же самый коллективный разум. Он не может ощущать себя бесконечно в деструктивном падении. Коллективность нужна, чтобы подниматься, а не падать. Кто научил Россию этому массовому самоубийству? Энск – город убитый. В духовном плане продолжать почти нечего. Его коллективный разум и его ядро, его головушка – интеллигенция сегодняшнего дня – может лишь начать, как всегда, с себя, то есть начать с начала, прокладывая к себе в качестве знаменующих, мирящих и вдохновляющих мерок нечто, подходящее под весь колоссальный диапазон задачи гражданского самосознания. Этим нечто не могут быть ни архитектурные решения, ни административный приказ, ни заезжий, сверхзнаменитый гастролер, ни даже собственная, известная на весь мир знаменитость. Город – это вектор, делающий жизнь разрозненных человеческих душ упорядоченной в своем внутреннем движении друг к другу. Новый человек не может быть востребован по меркам старого времени и старого места. Он создает новизну из самого себя, бесцеремонно пользуясь, как самим собой, ближним и на тех же правах отдавая себя для решения задач другого. Личная энергетика жизни совпадает с энергетикой жизни общественной в двух диаметрально противоположных случаях: либо в глубоком падении, либо в процессе вознесения. Между этими полюсами плавает золотая середина, линия жизни, линия обыденности, равновесие повседневности. Рождать и поднимать материки культуры – это не удел одиночек. Нужно рождаться, работать, добывать прибавление жизни и умирать на одном и том же месте, обогащая своими усилиями и фактом своей жизни родную землю, а не истощая ее.

Ситуация описывается афористично: чем больше я позволяю городу быть бездушным и неинтересным, тем с большим упорством он требует этого же самого от меня. Кто кого. В такой постановке мы с городом – не партнеры. Он существует вопреки моим желаниям, я существую вопреки его усилиям. В лучшем случае, равенство наших усилий порождает иллюзию стабильности, бездарный результат, равный нулю.

Как на птичьем дворе, со всех сторон слышится кудахтанье беременных несушек, призывающих пространство дать им возможность опустошиться. Куд-ку-дах, куд-кудах… Полны богатством и головы, и сердца, и руки тянутся к работе. А на деле? Только бани, да кладбища. Сумбур – это не печать времени, это – стиль.

По капле узнается океан. Умные, милейшие люди, каждый из которых и ходячая кафедра, и практическая социотехнология, сходятся вместе, чтобы получилась… толпа интеллигентов. Наиболее чувствительные молчат, вздрагивая и переводя взгляд от одного тезисно тараторящего источника к другому. Вот оно! – Вся энская культура и есть толпа интеллигентов. Им хорошо по одиночке, им плохо вместе, тесно. Они собираются вместе, чтобы испытать тайное удовольствие: как хорошо уйти! Их не объединяет ничего, что превышало бы их самих.

Мне привычно говорят: ты – винтик в машине государства, в машине города, в машине непреодолимых схем и формальностей. А я не хочу быть винтиком. И даже кирпичиком не желаю. Я – живая клетка, и я – мост, в строительство которого желал бы вложить самое себя. Необычный мост, не между странами и не меж берегами – он от жизни к жизни. В качестве опоры мне слишком мало минимальной оплаты труда и простых удовольствий, а в качестве цели я не могу представить и не хочу видеть потолок своих лишь личных возможностей. Потому что есть высота иной атмосферы, приводящая опостылевший сумбур к гармонии, есть неведомый дух, осветляющий души, – все то, что делает жизнь человечной.

Господи, научи меня трижды: быть собою, дать собою и быть всеми.

Ни социальные, ни гуманитарные, ни психологические технологии не поднимут мертвого. Нужна духотехнология, чтобы живое зажглось от живого, а не механизм крутнулся от механизма. Русская душа, как лампадка, дуальна в своем свечении. Сумеем ли сложиться осколками света, чтобы увидели этот маяк из прошлого, чтобы детям оставить в подарок не тьму?

Перед моим духовным взором встает Энская дивизия, идущая в полный рост. Не на врага, а за своим неугасимым светом, удивительной силой человеческого духа, которая позволяет держать спины прямыми, а лицо невозмутимым даже под пулями.

Сегодня опасности стали невидимыми. Они убивают душу, они в изобилии летят с экрана телевизора, на любом перекрестке вы можете получить ранение в сердце, вас может убить постовой, врач, учитель, просто грязная ругань случайных подростков. Убить вашу душу. И еще одним мертвецом в городе станет больше.

Вступайте в ряды духовного ополчения. Клятв не требуется. Внутреннее обязательство – кратчайший путь к самому себе и к настоящему делу.

Как видите, без патетики не обошлось. Но, мне кажется, это совсем не стыдная патетика. Потому что она идет от сердца.

Источник: Опыт педагогического джаза (Библиотека культурно-образовательных инициатив. Книга 22).– М.: Эврика, 2004.