Мирча Элиаде никогда в Ижевске не был. Но однажды, услышав в парижском кабачке песню-другую Арсения Варежкина, он пригласил певца за свой столик. Разговор был недолгим, но, видимо, содержательным. Варежкин ушел без гитары. Элиаде никак не уходил, смотрел на гитару и думал…

Мирча Элиаде

Гордость

В поселке был снежный день; снежинки кружились и ложились на крыши, так что все дома походили на обсыпанные сахарной пудрой торты. Зимой в чудную, не слишком холодную, но и не теплую сырую погоду я по обыкновению гулял. Мне нравились тихие старые улочки вдали от заводского шума. Поселок Ижевский завод не напоминал мне тогда мирное провинциальное селение, но и городом я его назвать не мог. В 1912 году здесь все дышало вокруг оружейного и сталеделательного заводов, пары-тройки церквей и базарных улиц. Меня же не привлекали ни рынки, ни храмы. Я спустился по Троицкой на окраинную часть, в сторону речки Карлутки. Было уже темно, под ногами скрипел снег, как хрипит базарная баба под конец дня, а на небе слабо светил месяц (нигде я не видел такого неба, как в этом захолустье: даже ночью оно не ясное, темно-синее, а мутное, серо-лиловое, затянутое дымом, так что не проглядывает ни одна звезда). Все мне казалось загадочным, мистичным – это так присуще юности! Я учился тогда у барона Штиглица и приехал в Ижевский завод на каникулы к тетушкам. Меня часто посылали к ним, ибо мой отец мечтал видеть меня инженером на оружейном заводе и хотел, чтобы я привык к «городу» (он ожидал, что завод станет им, что, впрочем, и случилось в 1918 году). Я не задумывался над этим, но Ижевск с его улочками почему-то привлекал меня, и я, верно, не прочь был бы остаться тут жить.

Я оказался в безлюдном месте. Здесь недавно проехали сани: на дороге была видна свежая борозда, и до уха долетал дальний звон бубенцов. Передо мной было красное строение с внутренним двориком, позади которого стояли еще два белых домика. Я внимательно глядел на них. Маленькие окошки манили своей чернотой; меня удивил изящный орнамент балконов на фасаде. Захотелось очутиться внутри, увидеть тех, кто свил гнезда в этих маленьких уютных домиках с мезонинами. Я сам не ожидал, как ноги понесли меня во двор.

Картина внутри не была столь романтична, как снаружи. На балконах висели половики, маленький садик с сиренью был запущен, тонкая железная ограда покривилась. Я обнаружил еще древние качели, но скрип их был неожиданно резок, так что оставалось просто сидеть, наслаждаясь, правда, не понятно чем.

Мое внимание привлек один балкон прямо над дверью в подъезд. Окно было зашторено прозрачным тюлем, и, как мне показалось при первом же взгляде, кто-то подсматривал за мной. Мне стало жутко. Но я сразу же развеселился, подумав, что это – начало новой любовной интрижки, и меня ожидает очередное свидание с некой девушкой, каких я видел в доме тетушек – дочерей их подруг, которые работали в заводе и были очень шумны и нескромны.

Но дверь на балкон распахнулась, и размышления мои были прерваны. Я увидел очень красивую девушку; она была явно младше меня, невысокая, худая, но гибкая и грациозная; ее тонкая бледная кисть была прижата к груди, выдавая ожидание и даже нетерпение. Призрачно-голубая кожа матово светилась, глаза цвета рыбьей чешуи смотрели нежно, хотя в одном глазу светился пошлый огонек. Маленькие губы замерли в чуть заметной улыбке. Я удивился, но улыбнулся в ответ. Она негромко сказала:

– Подите сюда. Я ждала вас. Я так ждала вас!

– Но позвольте узнать, откуда вы меня знаете? – я нерешительно подошел к балкону, чувствуя себя рядом с этой незнакомкой рыбой, вытащенной из воды. Мне сразу вспомнились классические пьесы, где влюбленные распевали под окнами серенады. Я подумал, что для приличия мне хорошо бы иметь при себе гитару, как вдруг девушка заунывно высоким чистым, даже ровным голосом запела. Это был старинный, очень красивый романс, который я слышал впервые. Текст его не долетал до меня, я лишь как зачарованный смотрел на эту красавицу с раздувающимися от ветра длинными черными волосами и полами белого, как саван, манто, и думал, что она очень странная.

– Как вас зовут? Где вы учитесь? — поспешно спросил я, когда она допела.- Меня зовут Валериан. Я приехал… Может быть, не стоит рассказывать, вы, наверно, и это знаете?

– Нет,- она мило вздохнула.

– Я… приехал сюда из Петербурга и живу здесь две недели. Этот поселок мне нравится. А вам? Вы родились здесь?

– Да, я будто вечно жила тут. А учусь я, знаете, на ландшафтного дизайнера. Это мои родители записали меня.

– Сколько же вам лет?

– Пятнадцать.

Она еще совсем юная, не поверил я.

– Меня зовут Кристина. Я дочь сменного мастера. У нас большая семья.

– Вы любите гулять у плотины, любоваться прудом?

– О, они не понимают меня! Никто не понимает, никто не слушает! Я ждала вас. Меня душит мой сон.

– Сегодня дивный снегопад… Сон?!

– Я должна рассказать его вам.

– Я… разве подхожу для этого?

– Подходите, но подите же ближе, я должна начать. Ближе, ближе!

Я поднялся на цыпочки, а Кристина наклонилась и схватила меня за голову. Я закричал от ужаса, думая, что эта сумасшедшая оторвет мне ее, но она приблизила ко мне свои шепчущие губы и прижала к моей щеке. Мне стало неловко от этого нежного поцелуя, и я уткнулся лбом в белые перила, лишь бы не смотреть на нее. Ее шепот проникал мне в душу…

Сон Кристины Соболевой.

Мне явилось странное видение. Я оказалась на улице Ижевска, была поздняя осень после дождя, от которого серое стало черным, а белое серым. Все вокруг было мрачно, необъяснимо, загадочно. Что за улица? Что за кирпичный дом, мне совсем незнакомый? Но более всего пугал и привлекал холм, на котором был воздвигнут мемориал государю Николаю II, тоже неизвестно откуда взявшийся здесь. Вернее, это было кладбище, украшенное со всем мастерством, так что оно выглядело настоящим произведением искусства. Был ли там кто похоронен? Не было могил, но были кресты. Да и кого хоронить? Царя? Говорят, Николай заказывал ювелирам пасхальные яйца для своей семьи. Я увидела такие же яйца на этом кладбище, и они были большие, как мраморные памятники, но такие же роскошные, филигранные: украшенные голубыми серебряными стружками, жемчугом, золотым зерном. А кресты были из тончайшего железа, покрытые темным серебром, такие же мрачно красивые и богатые, что можно было бы ими любоваться, как можно любоваться деревянными крестами на кладбищах Трансильвании. Все было пышным, но старым, будто много веков назад открыли сие историческое место. Здесь замерла история, на этой мертвой улице, среди этой классической красоты…

А я все ходила вокруг этого мемориала, хотела зайти за калитку и потрогать реликвии руками… Любоваться нашей гордостью, музейными экспонатами времен самого Николая II! Но что-то удерживало меня, не пускало ступить на сырую землю холма, усеянного драгоценностями…

И я думала, сделав открытие: «Ведь у нас есть такое! Вот чем можно гордиться! Проснитесь, люди! Ижевску есть чем гордиться! Почему же никто не понимает?» И на душе становится горько и неуютно… Никто не понимает. А кто понимает, тот ничего не делает…

Разве не так?

Я мучалась, но ничего не менялось. Ижевск был и оставался сонным, или, если хотите, мертвым…

* * *