Чима Штомова
Ангел
Уже на самом подходе к городу у меня порвались последние тапки. Не так, как раньше – а с концами. Они и до этого страдали немилосердно, исходили сотни километров, но все-таки терпели и проявляли свою слабость только дырками на пальцах, которые в принципе реально было зашить, что я и делал.
На этот раз все было не так.
У левого вообще отвалилась подметка. Правый тапочек запросил каши.
Каши, к сожалению, у меня с собой не было, поэтому удовлетворить его желание я не смог.
Вместо этого я сошел с трассы и уселся на траве, глупо рассматривая свои ноги.
Естественно, продолжать путь в таком состоянии было нереально. Надо было как-то выходить из положения, а где, спрашивается, в километре от ближайшего населенного пункта достать другую обувь?
С другой стороны, где наша не пропадала? Я скинул остатки тапок и продолжил путь босиком.
Сейчас мне кажется, что если бы не тапки, этого всего бы не было. Под »этим» я подразумеваю глючную историю, которая со мной произошла.
Один.
Воздух за спиной взорвался тарахтением, но, обернувшись, я ничего не увидел. Картина была похожа на… как если бы я находился в центре мира. Сзади была трасса, спереди – трасса, по краям росла какая-то куцая растительность, а все это сверху было накрыто колпаком неба. И тут приключилась первая странность, касающаяся именно этого вечного купола, какого-то прозрачного и необыкновенно серебристого в этот вечер. Там, где трасса плавно уходила в небо, за спиной у меня, собрались мягкие, сладкие, как безе, облака. Они запульсировали, как словно бы в них кинули миксер, и из этого движения родился рев. Рев все нарастал, становился громче, и давил на психику…
Черт возьми, я не знаю, как это описывать! Короче говоря, этот шум превратился в урчание мотоцикла, а из облаков соткалась фигура верхом на байке. Тут наконец-то застывшее спокойствие этого мира сорвалось и время пошло с нормальной скоростью.
В четырехмерном пространстве-времени, где-то между Селтами и Игрой, прямо на меня налетела фигура на мотоцикле, лихо тормознула, выпустив облако вонючего дыма, и спрыгнула с верного железного коня.
– Ты че, босяк, куда чапаешь? – вопросил байкер.
Я честно отвечал, что босяк я только временно и направляюсь в город.
Он подошел ближе. На меня дохнул запах машинного масла, кожи и… и еще чего-то, чего словами назвать не могу.
И тут до меня дошла еще одна странность. Байкер был байкершей. Это была девушка, по обыкновению своей касты затянутая в кожаные штаны и обвешанная железом, но при этом она была так чертовски женственна, что я залюбовался на нее, как идиот, и даже стормозил, не понял сначала, когда она сказала:
– Садись, хиппушник, подвезу.
Два.
Она презирала все требования техники безопасности и правила дорожного движения, но в то же время с ней я почему-то чувствовал себя безопасно. Мы как-то очень быстро победили расстояние, отделявшее нас от Игры и, проезжая по улице имени Бориса Гребенщикова, остановились, чтобы перекусить и отдохнуть в салуне Red & Black.
Ну, салун – это громко сказано. Это была обыкновенная придорожная забегаловка, которая, однако, очень пафосно косила под Дикий Запад.
Байкерша ловко припарковала своего конягу, и мы нырнули в вонючий полумрак этого, с позволения сказать, кафе.
Внутри она преобразилась. Может быть, мне это только показалось, но показалось так отчетливо, что, клянусь, это было на самом деле. Она стала еще красивее. Только тут я заметил, какие у спутницы моей прекрасные серые глаза.
Она смоталась к стойке, купила по стакану чая и какие-то пирожки с собаками, после чего мы оккупировали липкий пластмассовый столик в углу.
На меня напала необычайная болтливость. Пережевывая подозрительные пирожки, я пытался подобраться к тайне сероглазой красотки, но она, видимо, думала, что я с ней заигрываю, и отвечала скупо, как бы нехотя.
«Еще бы, – невольно подумалось мне, – такую красавицу наверняка уже достало мужское внимание».
– Тебя как зовут?
– Ангел.
– А если серьезно?
– Беспечный Ангел.
– Врешь.
– Я никогда не вру, – с величайшей серьезностью заявила барышня.
– Ой-ой-ой, какие мы честные! Какие мы принципиальные! – я, похоже, начинал злиться, а когда я злюсь, я всегда издеваюсь. Такая уж у меня особенность.
Честно говоря, очень скверная привычка. Я уже тысячу двадцать четыре раза ее проклял с тех пор. Потому что она – байкерша – заплакала так по-детски, так искренне…
Клянусь, я не хотел ее обидеть. Но она, дрожащим от слез голосом, заявила мне:
– Я совсем не из принципа не вру… я не умею… не умею!
Это был вопль бессилия.
Потом она утерла слезы и тихонько сказала:
– Извини. Мне нужно уйти ненадолго.
Три.
«Ненадолго» затянулось, как показалось мне, на полчаса. Чай остыл. Вокруг меня двигались какие-то люди, но они были так смазаны, так незначительны… И уж точно, среди них не было ее.
Публика лихо закладывала за воротник, употребляла виски с колой, ром и попросту водку – полный комплект коктейлей Третьей Мировой. Ничего не происходило, если не считать того, что в душу ко мне закрадывалось ужасное ощущение брошенности. Бледный бармен дрожащими руками переливал священную жидкость по стаканам и смотрел, как плавится лед. Я плыл в табачном дыму, как Титаник среди айсбергов.
– Можно к вам подсесть? – осведомился кто-то хриплым голосом.
Какой-то шибзик – я знаю, что это не литературное слово, но как же еще его назвать? – насквозь прокуренный шибзик в мутных очках и, несмотря на жару, в сереньком пиджачке, не дожидаясь моего согласия, уселся напротив.
– Можно? – спросил он еще раз и многозначительно посмотрел на остатки чая, брошенные моей невозвратно исчезнувшей байкершей. То есть барышней – только сейчас до меня дошло, что она лишь косила под байкершу, а на самом деле была вполне себе барышней, училась в каком-нибудь лицее и только изредка шалила.
Очкарик самовольно выпил холодный чай и почему-то сладостно облизнулся. Глаза его при этом блеснули безумным блеском сквозь стекла очков. Мне показалось, что парень пьян – я настороженно принюхался, но характерного аромата перегара не уловил.
– Что, нравится? – самодовольно спросил очкарик.
– Ты о чем?
– Хорошо сделано? Когда-то я закончил технической институт Ижевского государственного факультета компьютерной графики… То есть, наоборот. Правда, меня потом оттуда отчислили.
– За что? – осторожно спросил я.
– Не догадываешься, что ли? – очкарик хитро улыбнулся. Даже не улыбнулся – оскалился.
– За академическую неуспеваемость?
– Проще.
Он оперся на стол и принялся вдохновенно рассуждать.
– Технический прогресс не стоит на месте. Берется программулина – хорошая такая программулина, умная… И делается. Все это очень даже легко и просто делается 3D max-ом. А из ИжГТУ меня отчислили по очень простой и приземленной причине.
– Да по какой же?
– Не догадался? – загадочно спросил очкарик, – Просто-напросто потому что я сошел с ума.
От этого идиотского заявления меня бросило в дрожь. Вроде бы все встало на место, но я никак не мог уловить логики. Если он действительно псих, то почему он так откровенно и даже гордо в этом признается? А если он в здравом уме, то зачем ему притворяться сумасшедшим?
– Я тебе объясню. Вся беда в том, что я чертовски талантлив. Сначала было проще, притворяясь психом, осуществлять самые рискованные проекты. Личина идиота дает определенную свободу. Так я и поступал – придуривался, пока мог. А потом втянулся и на самом деле сошел с ума.
– Все ясно, – вздохнул я.
Парень показался мне интересным. Он был похож на героя какого-то рассказа – да что там рассказа! – целого романа о сумасшедшем программере! Романа, естественно, еще не существующего, но я, пожалуй, взялся бы его написать. Господь Бог наконец-то милостиво посылал мне избавление от долгого и мучительного творческого кризиса.
И тут случилось –
Четыре.
Он вскочил с одной из тех шатких табуреток, которые в этом заведении заменяли нормальные стулья, как будто внезапно застигнутый вдохновением.
– Слушай, мне вдруг пришла в голову такая мысль! Такая мысль, ты сейчас обалдеешь!
– С чего это я должен обалдеть?
– Та девушка… та девушка, с которой ты пришел… Она ведь хочет добра!
– Не новость, – скептически отозвался я.
– Нет же, нет, ты не понимаешь! У нее есть миссия здесь, на земле… Мы должны разыскать ее, непременно! Надо ей помочь! Понимаешь, ты ей предназначен – она без тебя не сможет. Она не умет лгать. Ей нужен кто-то, кто помог бы ей, потому что здесь она не выживет иначе, и миссию свою запорет!
Он посмотрел на меня так растерянно и так искренне, что мне даже стало жаль бедного психа. Он жил в мире своих каких-то иллюзий, и ему, пожалуй, уже нереально было помочь.
И все-таки я попробовал.
– Ты успокойся. Никуда торопиться не надо. Куда ты побежишь на ночь глядя? Поздно уже. Мы сейчас тихонечко посидим, отдохнем, а вот уж завтра и подумаем, что нам делать…
Так говорил я вкрадчиво, как будто уговаривая маленького ребенка, и при этом неумолимо подкрадывался к моему очкарику. На шее у него почему-то было намотано старенькое полосатое кашне, хотя на дворе стояло лето, и было совсем не холодно. За шарф-то я его и ухватил.
Он дернулся и с неожиданной ловкостью вырвался. Кашне осталось у меня в руках.
Очкарик скакнул через стол, занятый какими-то в стельку пьяными товарищами и рыпнулся было к выходу, но –
Не знаю, что на меня нашло, но я почему-то истошно закричал:
– Держи его!
По публике в зале прошла кривая колебания. Как чертик из табакерки выскочил милиционер и рванулся очкарику наперерез. С другой стороны к нему заторопился я.
Честное слово, мне сейчас стыдно даже об этом вспоминать. По прошествии некоторого времени понятна вся нелепость моих действий, но тогда мне казалось, что я делаю доброе дело, преследуя этого очкастого придурка, который, в сущности, ничего мне не сделал.
Милиционер чуть не ухватил его за разодранную полу пиджака, но тут очкарик сделал странную вещь – резко подскочил и побежал по стенке, как таракан. Честное слово, мне это не померещилось – тому были еще свидетели человек пятнадцать, и все они потом в один голос утверждали, что это было на самом деле. Или это был массовый психоз?
Но очкарик пробежал по стенке, по потолку и соскочил на пол рядом со мной, спрятавшись за мою спину, как бы в поисках помощи и защиты. Я услышал его хриплый шепот:
– И зачем ты это сделал? Зачем ты привлек так много внимания? Здесь же они…
– Какие такие они?
– Ты все испортил, – обиженно заявил он, – ты еще ничего не понимаешь. Сматывайся отсюда, если не хочешь, чтобы Они тебя сцапали, и не задавай лишних вопросов.
Сам он, пожалуй, уже давным-давно все понял, и в этом понимании достиг такого совершенства, что законы физического мира его уже не волновали. Очкарик невероятно подскочил и вылетел в окошко. Четверо каких-то маловразумительных личностей последовали за ним, причем таким же экзотическим способом. Осколки еще повисели в воздухе и стали медленно ложиться на пол…
Пока я отупело наблюдал за странным поведением оконного стекла, ко мне сзади подошел милиционер и, за неимением других нарушителей порядка, вежливо предложил:
– Гражданин, пройдемте.
Я резко тряхнул головой, отгоняя наваждение. Осколки резко осели на пол, а представитель порядка скептически поглядел на меня и особенно, почему-то, на мои ноги. А потом спросил строго:
– Почему босиком?
– А просто так. Это моя частная проблема, не беспокойтесь.
Пять.
Власть в лице товарища милиционера отвела меня в караульное помещение, которое, оказывается, скрывалось внутри заведения. Там он долго, обстоятельно и уважительно выяснял, какие отношения меня связывают с этим очкариком, откуда я взялся, что случилось, и в особенности – почему я пришел босиком. На все вопросы я отвечал так же вежливо и обстоятельно. В конце концов, он убедился, что взять с меня нечего, так как документы у меня в порядке, денег нет ни гроша, и никакой угрозы общественному порядку я не представляю. За сим, мы расстались, очень довольные друг другом.
Когда я наконец-то покинул Red & Black, сверху спустилась уже ночь. Я брел куда глаза глядят и настойчиво убеждал себя, что ничего страшного не произошло, но все равно было как-то неловко. Даже знаю, почему – в разутом состоянии начинали мерзнуть ноги.
Настороженный поселок Игра играл со мной в одному ему понятные игры, окутывая тишиной.
Шесть.
Что это было за место, я не знаю. Не уверен даже, что смогу теперь его найти. Помню только, что дело произошло в Игре.
Я раздвинул кусты и обнаружил жутковатое зрелище: четверо молодых амбалов окружили какого-то щуплого товарища и методически его колотили. Нет, не колотили – избивали. Приглядевшись же внимательнее, я вдруг узнал в нем моего друга очкарика. Правда он был уже не очкарик – на переносице у него красовалась кровавая полоса как царапина от сломанной оправы, а на асфальте валялись осколки стекла.
Он терпеливо переносил издевательство со стороны амбалов, не смея даже поднять руку, чтобы защититься. Как будто исповедовал христианский принцип – стукнули тебя по башке – подставь другую. При этом вид у очкарика был истинно мученический.
Это было несправедливо.
Я выпрыгнул из кустов и подсек одного сзади – он жалко пискнул и повалился на асфальт. Остальные трое моментально прекратили избиение очкарика и уставились на нового врага.
Потом они вдруг сорвались с места и убежали. Догонять я их не стал, только смутно порадовался, что все так быстро кончилось. Что им взбрело в голову – ума не приложу. Может, подумали, что у меня в кустах несметная армия?
Честно говоря, я был по крайней мере на голову ниже самого маленького их них, не говоря уже вообще о физической форме и особенно о злости – все силы были на их стороне, но наглость, как известно, второе счастье, и это счастье сегодня мне улыбалось.
Итак, эти три мушкетера умотали. Поверженный мной Д'Артаньян очухался, испуганно на меня посмотрел и принялся медленно отползать.
– Ты торопись, – издевательски заявил я, – Я пленных не беру, так что давай – в темпе вальса.
Через две секунды его тут уже не было.
Тогда я кинулся к очкарику.
Вид у него был поистине жуткий – мало того что он был весь заляпан кровью и грязью, да при этом тряся мелкой дрожью – это были нормальные последствия фабричной обработки. Взбесило меня другое – в близоруких серых глазах было такое собачье обожание по отношению ко мне!
– Ты чего?
Он судорожно закашлялся, прикрываясь рукавом, причем я с ужасом заметил, что на ткани тоже осталась кровь. Потом еле-еле выговорил:
– Ты такой благородный… Вступился за слабого.
– Какое тут благородство, к чертовой матери! Это нормальное человеческое поведение. Если бы не я, они бы тебя вообще убили, а это подло.
Очкарик улыбнулся ядовито.
– А они меня, может быть, за дело били.
– За какое дело можно так человека изуродовать?
– Я у одного из них полтинник украл…
Он вымученно улыбнулся и закрыл глаза. С полминуты отдыхал вот так на асфальте, как труп, а потом очнулся, как будто напуганный какой-то мыслью. Это было как тогда в полутемном ковбойском зале.
– Ты отправляешься в город?
– Да. В Ижевск.
– Не надо. Тебе там лучше не появляться. Там сейчас идет… Большая Игра. Или ты тоже хочешь в ней поучаствовать? – вдруг испуганно спросил он, почему-то цепляясь за мою руку, – Ах, да, понимаю… Та барышня, с которой ты приехал на мотоцикле!
– Что – барышня?
Он мой вопрос проигнорировал, очевидно, имея в виду, что я сам все понимаю или пойму со временем. Вместо этого он сел на асфальте и торопливо принялся меня инструктировать, кашляя и запинаясь, но все равно продолжая нести какой-то бред.
Семь.
– В Ижевске есть следы Пет -тербурга. Это ты знаешь. Это одни из самых активных мест, и там, скорее всего, прячется то, что она ищет… что она ищет? Это знает только она сама, и до конца игры ты этого не узнаешь, если только не догадаешься сам. Остальную информацию можно и даже нужно доставать. Так легче… Н-носители информации могут быть: книги, газеты, журналы, компакт-диски, афиши, объявления, местные радиостанции, телеканалы, надписи на заборах и на стенах, дорожные знаки, камни, деревья, автомобили… Кхе… ой, какая кровь на вкус гадкая, скажу я тебе…
– Люди? – попытался продолжить я.
– Не все… Нет, вообще, им лучше не верить, потому что они меняются… Они не принадлежат своему городу… Сообразишь на месте… Что дальше? Двигаешься как в обычной стратегии… ну, стрелочками… да, стрелочками…
Закрыв глаза, он что-то бормотал про стрелочки, пока совсем не провалился в беспамятство. Дело принимало серьезный оборот. Я с надеждой огляделся, собираясь позвать кого-нибудь на помощь – а кругом никого не было. Одна пустота.
Он вдруг громко и почти уверенно сказал:
– И никого не будет. Ничего. За меня не беспокойся… со мной уже все… game over… Так, слушай. begin… Запомни это сочетание клавиш – Ctrl+Alt+Del. Если дело пойдет совсем плохо, можешь и ей воспользоваться. Но лучше не надо, это только на крайний случай. Дальше – Alt+Shift вызывает переключение режимов из латинского в русский. Caps Lock открывает дополнительные возможности. Вход в игру – Enter. Пауза – Alt+x. Выход – Escape…
Темп его речи все как-то ускорялся, или это время стало идти медленнее – это я не знаю. Просто я слушал и даже не надеялся что-то понимать, а просто знал, что когда-нибудь в нужное время все всплывет в памяти…
– …Если перестанешь что-либо понимать – даже не пытайся. Просто дай добру командную строку победить разум. И главное – опасайся заводов. Все… А, нет… или… я не знаю…нет, все-таки возьми этот полтинник…
Он порылся в карманах и дрожащими руками протянул мне смятую бумажку в пятьдесят рублей.
– Не возьму, – заявил я.
Но у него стало такое лицо, такие глаза, что я взял…
– End. Я очень надеюсь, что Happy… Ты не расстраивайся, мы еще встретимся… Я же как птица Феникс. Да поможет тебе F1, да сохранит тебя F2…
Восемь.
–… Во имя Ctrl+Alt+Delete… Enter…
Близорукие серые глаза так и остались не открытыми, не закрытыми, а так – лукаво прищуренными. Мой приятель очкарик умер, а я так и не узнал, как его зовут.
Это впрочем, можно было и не спрашивать, а узнать косвенным путем…
Проклиная себя за бесцеремонное отношение к человеку, я порылся в карманах серого пиджака. Как я ожидал, там не оказалось никаких документов. Я нашел только обломок компакт-диска, на котором зелеными буквами написано было:
«Скрипты дл…
Del…»
На этом информация об очкарике исчерпывалась.
Я понял, что влип окончательно и бесповоротно. Надо было сматываться, пока никто не заметил – иначе смерть очкарика наверняка повесят на меня.
Потом мне в голову пришла кощунственная идея. Я снял с него потрепанные китайские кеды – они пришлись в самый раз.
Мне до сих пор за это стыдно – но игра есть Игра.
Девять.
Интересно, почему этот поселок так странно назвали?
Игра?
Десять.
Двигаясь автостопом, я выходил на трассу только днем, а когда на землю спускалась темнота, непременно останавливался. Я никогда не ездил ночью. Это было что-то вроде правила.
Но – все когда-нибудь бывает в первый раз.
Трасса была пустой. Ни один дурак на легковушке не рисковал на нее соваться. Оставалось только надеяться на дальнобойщиков…
После долгого ожидания неподалеку наконец тормознула слоноподобная фура.
Я торопливо заскочил в кабину рядом с водителем.
Но тут Чиму позвали на контрольную по геометрии, и она сохранила свою неоконченную повесть на рабочем столе.
Образ Чимы Штомовой разрабатывается в рамках проекта «Ижевск фантазийный», но её тексты не являются ни подделкой, ни мистификацией, поскольку написаны самой Чимой Штомовой.