Ворончихин Семен Иванович

Первые врачебные шаги
(из книги воспоминаний)

…И вот 14 июня 1926 года я в звании врача прибыл в Ижевск.

Ижевск принял угрюмой погодой. Дожди шли три дня, грязь непролазная, деревянные тротуары были только на магистральных улицах. Город в основном был деревянный. Каменные здания – четыре церкви, в том числе Михайловский собор на самом высоком месте города, видный издалека, дом управляющего сталелитейным заводом, корпуса завода, заводоуправления и красивое, с колоннами здание арсенала.

На Базарной улице целый квартал занимали одно- и двухэтажные кирпичные дома купцов. Напротив был сад с крупными березами и липами. Расположенное в нем деревянное сараеподобное здание служило летним театром. Сад привлекал большое количество отдыхающих.

По воскресным и праздничным дням горожане выходили на свободные площадки и поляны окружающего со всех сторон леса, приносили с собой самовары, расстилали на землю скатерти, ковры, садились, поджав ноги, и пили чай. Алкогольных напитков почти не было, опьяненные встречались редко, и это считалось позором. В рабочие дни три раза раздавались мощные протяжные заводские гудки, напоминая о начале, конце смены и обеденном перерыве. Жители к этим гудкам относились с большим уважением. Я скучал по ним, когда гудки прекратились.

Поселки Зарека, Нагорный, Гора и Колтома жили обособленно. В восточной части границей города служил глубокий лог с речкой внизу и густым лесом на одном склоне. Река Позимь привлекала первозданностью природы, безлюдьем, зелеными берегами, чистой водой и рыбой. Костина мельница отстояла далеко-далеко. В сторону Воткинска тянулся безбрежный липовый лес с непередаваемым ароматом в период цветения, богатый грибами и ягодами.

Теперь хожу по улицам Ижевска, вспоминаю те годы и не могу представить одно рядом с другим. Где те узкие деревянные улочки, в грязи которых можно было потерять не то что калоши, но и сапоги? Широкие асфальтированные улицы, застроенные каменными домами, Дворцы культуры, живописные площади – эспланада с фонтанами, студенческие городки, новые жилые массивы, культурно-бытовые центры, больничные городки, десятки трамвайных, троллейбусных и автобусных маршрутов.

А в то время на улицах хозяйничали рысаки и тяжеловозы. Ижевчане соревновались в скоростях конного транспорта, часто от ездовых можно было услышать гордое: «Моя лошадь быстрее всех бегает». Велосипедов в год моего приезда я знал только три. Полюбившуюся самокатку решил непременно приобрести, настойчиво упрашивал владельца моего соученика по семинарии В. А. Максимова в течение целого месяца. Видать, я ему порядком надоел, наконец, он продал мне его. Велосипед был зарубежной марки. За это пришлось платить подороже. А теперь трудно пройти по дорогам и улицам Ижевска, мощным потоком движется по ним транспорт: автомашины, мотоциклы, в том числе сотни тысяч в год производимые в самом Ижевске. Да и сам город вырос за этот период чуть ли не в 15 раз, раздаваясь вширь и ввысь. И все это происходило на моих глазах, на протяжении жизни одного человека.

А в тот год, представить, что все это у нас будет, было невозможно, это было бы похоже на невероятную фантазию. Облздравотдел назначил меня ординатором хирургического кабинета единственной в Ижевске амбулатории. Кабинеты были маленькие. В хирургическом кабинете работала фельдшерица Стрельцова Ольга Ивановна.

Встретила Ольга Ивановна вначале недружелюбно. Она считала себя большим специалистом. Чтобы не затрагивать ее самолюбия, я сказал: «Ольга Ивановна! Я пока ничего не умею, принимайте и лечите больных, как и раньше, я буду подписывать больничные листы и учиться у Вас». Недели через две она сама почувствовала неловкость своего положения. Больные не хотели знать о тонкостях наших профессиональных взаимоотношений, шли ко мне за помощью. И Ольга Ивановна сама уступила место врача.

С первой операцией, предпринятой в амбулатории, я не справился. На прием пришла старушка лет 80 с жалобами на многочисленные опухоли на голове. Я насчитал 15 атером, образованных в результате закупорки выводных протоков сальных желез кожи. Содержимое атером – кашицеобразная масса желтоватого цвета. Предвкушая легкое выполнение операций, я рекомендовал «вылущить» «шарики». Больная согласилась. Предложил длинные косы отрезать и голову обрить. На другой день доверчивая пациентка явилась, выполнив рекомендации. Посадил больную на стул и с соблюдением всех правил асептики, с заготовленным стерильным материалом приступил к операции под местным обезболиванием. Сделал разрез кожи на голове, и из пяти сосудов одновременно брызнули фонтанчики крови. Накладываю кровеостанавливающие зажимы на рану – безуспешно, рана фонтанирует в разные стороны. Растерялся, задрожали ноги. К тому же моя побледневшая пациентка тихо заявляет: «Сынок, я падаю». Не знаю, что делать. Фельдшер на ухо шепчет: «Тампонируйте рану». Вот она, спасательная мера! Туго набиваю рану марлевыми полосами, которые тут же промокают кровью. Наложил повязку, забинтовал голову так, что остались одни глаза. Вывожу пациентку под руку в зал, а там сотни ожидающих приема уставились на меня, и слышится вздох, как приговор: «Умрет старуха». Посадил свою бедную больную на телегу и повез в больницу. Упросил дежурную госпитализировать ее немедленно. Целый день ходил, как неживой, принимаю больных, а в голове она, в ушах ее тихий без укора голос, а перед глазами доверчивый взгляд и струйки крови. Вечером сходил в стационар, больная слаба, отвечает неохотно. Говорит, не надо было сбривать волосы, и плачет. У меня тоже появились слезы. Уснул ненадолго. Утром, чуть свет, спешу в больницу. Дверь наружная закрыта. Стучусь долго, объясняюсь с санитаркой и, наконец, получаю разрешение войти. Обрадовался: старушка жива, даже поела.

Жду врачей, обращаюсь к хирургу Татьяне Сергеевне Григорьевой, объясняю суть дела и прошу помочь, сделать операцию, а сам напрашиваюсь в ассистенты. Слушала, слушала меня Татьяна Сергеевна и сказала: «Сами начали, сами и кончайте». Новый удар. Еле держусь на ногах, тяжело переживаю происшедшее, а тут еще оперировать.

Прошло несколько лет, пока я понял правильность решения молодого врача Григорьевой. Когда-то в далеком детстве богатырски сложенный Леша бросил меня в омут вниз головой. Я карабкался, стараясь всплыть на поверхность воды, и научился плавать. Так и в хирургии. Когда-то надо обрести самостоятельность. Жизнь преподносит такие случаи, когда рядом не окажется никого и от тебя, единственного, будет зависеть судьба человека.

Больную повели в операционную. Кровотечение остановилось еще вчера. Татьяна Сергеевна все же согласилась мне ассистировать. Удалось удалить лишь одну атерому из готового разреза. Рану зашили наглухо. Пациентка через десять дней выписалась из больницы с четырнадцатью атеромами и без волос. Душевная травма долго мучала меня. Я не имел права приступать к операции в условиях амбулатории, где не было операционной, следовательно, и асептических условий. Кроме того, кровотечение должен был предвидеть, должен был знать об особенностях анатомии кровеносных сосудов головы. В отличие от других мест, на черепе к наружному слою стенки сосуда прикрепляются прочные волокна апоневроза. Они-то и не позволяют спадаться просвету сосуда, и после перерезания сосуды зияют. Поэтому кровотечение не прекращается, как это происходит в других областях тела в результате спастического сокращения. Но этот случай имел и позитивную сторону. Устойчивый рефлекс, полученный от пережитого, сопровождает меня всю жизнь: «семь раз подумай, прежде чем резать». И этим принципом руководствовался всякий раз, когда больному предстояло оперироваться.

Дальнейший путь в хирургию был менее тернистым. До обеда работал безвозмездно в стационаре, вел больных, оперировал. На первых порах поручали мне простые дела <…>

Продолжал работать и в амбулатории. Сидел там во вторую половину дня. Число больных увеличивалось с каждым месяцем. Приходилось пропускать до 100 человек за рабочий день. Не хватало не только врачей, но и помещения. В Нагорной части Ижевска было построено добротное деревянное здание, куда перевели амбулаторию, но вскоре и оно стало мало.

Чем дальше, тем больше мы сдружились с Ольгой Ивановной, проявлявшей материнскую заботу обо мне. Она нашла для меня квартиру – крохотную комнату в частном доме. С удовольствием туда переселился, надоело скитаться и спать где придется.

В дальнейшем мне еще более повезло: перевели работать в хирургический стационар на 60 коек, куда стремился давно. Корпус не ахти какой большой, но каменный, солидный, позже надстроены были второй и третий этажи. Операционная располагалась в полулунной комнате, выступающей вперед в середине здания. Она служит хирургии по сей день – база госпитальной клиники. Но самое главное было то, что я попал в удивительно слаженный, дружный, с образцовой дисциплиной коллектив. Безупречно, с завидным старанием и умением выполняли свой обязанности нянечки, медицинские сестры, будь то в палате, перевязочной или операционной. С достоинством, с пониманием важности и полезности дела они удовлетворяли все просьбы больных и врачей. Богиней операционной была сестра Афанасия Васильевна Кривоногова. Поражал и восхищал высокий авторитет фельдшеров. Ведущие частную практику фельдшера приравнивали себя к рангу врача и умело исполняли свой долг. Маститый, с большими усами фельдшер Андрей Павлович Гусев давал наркоз и накладывал гипсовые повязки, пожалуй, лучше врачей. Отлично зарекомендовали себя здесь врачи, у которых учился всему, жадно впитывая все наставления и перенимая опыт.

Опорой коллектива в диагностике был Иван Николаевич Паншин. Он удивительным образом распознавал заболевания внутренних органов без рентгеновских лучей, без широких лабораторных исследований. Глаза, уши, руки, пальцы, мозг выручали его в сложнейших ситуациях. Сегодня врачи избалованы техническими возможностями. <…> А правильно собранный опрос, тщательный осмотр больного, ощупывание, выслушивание и постукивание имеют громадное значение. Этими простыми, но эффективными методами безупречно владел И.Н. Паншин. Он беззаветно любил свою профессию, много оперировал, хотя ему трудно было стоять у операционного стола на протезе.

Не менее талантливым был и друг Паншина и мой Аркадий Иванович Соковнин. Оба они закончили Казанский университет на три года раньше меня. А.И. Соковнин позже перешел главным экспертом в судебную медицину.

Юркая, искрометная, остроумная Татьяна Сергеевна Григорьева, уходя из клиники, бросала мне едкие слова: «Почему за мной не ухаживаешь?» Мы были с ней одного возраста. Она вышла замуж и уехала в Свердловск, и мы позже встречались на Всесоюзных форумах хирургов уже будучи профессорами.

Заведующим хирургическим отделением Ижевской больницы был высококвалифицированный хирург, всеобщий любимец и гроза Николай Иванович Дамперов, прибывший в Ижевск из Казани в возрасте 42 лет в 1923 году. Окончив медицинский факультет Казанского университета в 1908 году со званием «Лекарь с отличием», он работал ординатором в факультетской клинике, а позже – при кафедре оперативной хирургии в качестве прозектора. В 1912 году Н.И. Дамперов участвовал в Балканской войне, а затем – в первой империалистической в качестве хирурга, до 1922 года заведовал хирургическими отделениями военных госпиталей. Этот солидный практический стаж позволил ему развернуть в Ижевске хирургическую деятельность в довольно широком масштабе.

Огромна его заслуга в становлении хирургии в нашей республике, особенно неотложной. Непререкаемый авторитет Дамперова помог оборудовать хирургическое отделение. При скудных ассигнованиях в 1927 году местные партийные и советские органы помогли приобрести из Германии рентгеновский аппарат. Честь принимать больных в рентгеновском кабинете выпала мне. Дамперов подучил просвечиванию грудной клетки и интерпретации снимков.

Спустя полгода со дня начала моей работы в стационаре в качестве внештатного врача Дамперов энергично начал ходатайствовать о зачислении меня в штат. Облздравотдел отказывал, но Дамперов пришел к заведующему и ультимативно заявил: «Если вы мне не дадите Ворончихина, я уеду!» Немедленно последовал приказ о моем зачислении в штат больницы.

Дамперов выглядел величавым и оригинальным. Высокий ростом, с греческим профилем лица и усами он казался грозным, грубоватым и взыскательным. Говорил громко, басом. Дамперов любил появляться в больнице ночью, внезапно. Эти посещения дисциплинировали дежурный персонал, никто не смел дремать. Врачи дежурили дома, жили все недалеко, и в неотложных ситуациях их вызывали в ночные часы.

На операциях я ассистировал Дамперову постоянно и получал замечания.

— Кто из вас хозяин – крючки или вы? – крикнет, бывало, он на меня.

Механических расширителей не было, руки уставали, крючки смещались, и рана суживалась. Естественно, Дамперов приходил в ярость: «Не спите!» – раздается его бас, и по телу пробегает дрожь. Однажды ночью ампутирую ногу: попал человек под колеса паровоза, голень со стопой уже омертвели. Сосредоточенно, с вниманием перевязываю крупные сосуды, перешептываюсь с операционной сестрой и вдруг слышу громоподобный голос: «Хирург до конца командир, хотя сражение и проиграно!» Это он делает мне замечание за полушепот. В другой раз он поручил мне ввести больному внутривенно неосальварсан. В те годы этот препарат был особенно популярным, много было больных сифилисом. Начал растворять препарат ошибочно в десятиграммовом стеклянном шприце. Для ускорения разведения погрузил шприц в горячую воду, а он возьми да тресни. Дамперов тут как тут. Не помню, что он говорил, поскольку меня он просто ошеломил, но было что-то вроде: «Вы портите государственное имущество! Это безобразие, это преступление…» Кричал так громко и продолжительно, что окружающие пожалели меня. Задетый за живое, решил купить в аптеке 10 новых шприцев и дать ему в руки. А он как бы прочитал мои мысли, вызвал к себе минут через 10-20 и примирительным тоном говорит: «Не вздумайте покупать шприцы. На работе всякое бывает: и шприц, и другой аппарат могут разбиться. Ругал вас потому, чтобы знали, что я не только к санитаркам, медицинским сестрам, фельдшерам предъявляю такие требования, но и к врачам. Идите и работайте, забудьте инцидент».

Вот так бывало всегда: накричит, нашумит, наведет дрожь, а после операции, как ни в чем не бывало, снова разговаривает мирно и нежно. Но при всем этом на ассистенцию чаще всего брал меня. Если же помогали Паншин или Соковнин, все обходилось тихо. Я однажды рискнул спросить: «Николай Иванович, почему вы меня ругаете больше других?» Он нежно посмотрел на меня и по-отечески ответил: «Хочу сделать тебя хирургом. Ивана Николаевича уже не переучить».

При всей кажущейся вспыльчивости и горячности Дамперов проявлял величайшее самообладание. На операциях никогда не суетился, в любых критических ситуациях у него не возникало отчаяния, не опускались руки. Помню, как-то часов в одиннадцать дня я оперирую больного в деревянном здании, расположенном напротив бани на Красногеройской улице. Больной лежит с раскрытым животом. Примерно на середине операции заходит в операционную Дамперов, подходит ко мне и спокойным тоном произносит: «Семен Иванович, горит ваша квартира». Я отвечаю в том же тоне: «Мойтесь, Николай Иванович». Пока он в течение 15 минут мыл руки, я сделал почти все, что требовалось, оставалось зашить рану брюшной стенки. Дамперов встал рядом со мной, я отступил на шаг. Произошла смена, словно один другого заменил в карауле у знамени. Я бегом направился на Советскую, откуда поднимались к небу клубы темного дыма из соседнего деревянного старого дома.

<…>

Тяга к науке, к овладению новыми методами диагностики и лечения у Николая Ивановича с годами не уменьшалась. Своим непререкаемым авторитетом он привлек к научной работе всех врачей Ижевска. Их тогда уже насчитывалось около двадцати. Он объединил их в общество, назвав его ассоциацией врачей. Начались заседания общества, где заслушивались научные доклады терапевтов С.Г. Димова, О.Н. Мухачевой – в дальнейшем кандидатов наук, Г.А. Афанасьева – в будущем заведующего кафедрой патофизиологии, хирургов И.Н. Паншина и С.И. Ворончихина, отоларинголога Г.С. Черных и других.

Источник: Ворончихин С.И. Полвека за операционным столом (записки хирурга)/ Литературная запись К.И. Куликова.- Ижевск: Удмуртия, 1981.- с.36-52.

P.S.

И последнее. Несколько лет тому назад я увидел березку, выросшую на бетонном козырьке двери одного из корпусов Первой республиканской больницы, где всю жизнь проводил операции. Она была маленькая, неказистая, с искривленным стволом и ветвями, но взволновала своей жизненной силой. Она через некоторое время могла погибнуть в камне, не хватило бы питательной среды для корней. Я забрался на этот козырек, на уровне второго этажа, и ранней весной пересадил березку во дворе, невдалеке от главного входа нового корпуса. В течение трех лет березка болела, но теперь раскидисто разрослась, поднялась кудряво ростом выше меня. Каждый раз, идя ранним утром на работу, прохожу мимо, любуюсь ею, поглаживаю нежные листья. Совсем недавно рядом с ней появился другой небольшой кустик: такую же березку, растущую на камне, посадил Андрей Матвеевич Артемьев. Лучшего подарка в своей жизни я не ожидал. Посеянное добро возвращается.

Источник: Там же.- с.218-219.