Учитель

«Педагог – тот, кто ведет ребенка по жизни, вводит ребенка в жизнь».

«Все, все без исключения ученики уходили, вдрызг разругавшись с Учителем. Некоторые потом говорили (прямо ему), что он крайне вредоносная фигура для всего будущего страны. Великий соблазнитель малых сих и коварный интеллектуальный искуситель. Не в половом смысле, а вообще. Один даже сказал (Олег Генисаретский), что дискутировать с Щедровицким можно только с топором в руке. Юра очень переживал тогда. «Мой ученик грозил мне топором!» Я не раз спрашивал его: а зачем ты как будто специально отваживаешь своих сторонников? «Не отваживаю. А – выпроваживаю. Когда я вижу, что мой ученик начинает оказывать мне на семинарах или еще где-нибудь все большее сопротивление, я его провоцирую на разрыв». – «Но – зачем?» – «Он созрел. Нечего ему больше делать в парнике. Пусть идет и создает свою школу. Свое дело. Свою игру. Он все равно от меня никуда не денется. Ибо у него в голове тот понятийный аппарат, что я ему дал. Те логические схемы, которые он взял из наших семинаров и обсуждений. Он в принципе никуда не может от меня уйти. Что бы он ни говорил, что бы ни делал – он всегда останется моим учеником. И рано или поздно он сам это поймет». Это оказалось правдой. Они – поняли. Теперь все его ученики отдают ему должное. Олег Генисаретский даже доклады на вечерах его памяти делает. Юра Щедровицкий – всегда с нами».

Однако тот, кто учил его пифагорейской мудрости, был не слишком усерден и не применял свою философию на деле, более заботясь о радостях желудка и усладах любви и устраивая свою жизнь на эпикурейский лад. Звали его Евксеном, происходил он из Гераклеи Понтийской, а основы Пифагорова учения вызубрил так же, как птицы порой перенимают слова людей, приветственно выкликая «Здравствуй!» или «Удачи тебе!» или «Зевс в помощь!», но нимало не понимая произносимого и вовсе не в порыве доброжелательства, а благодаря лишь изощренности языка.

Между тем Аполлоний был подобен орленку, который, пока крылья не окрепли, постигает близ родителей искусство парения, но, набравшись сил для полета, обгоняет старших, а особенно ежели поймет, что те держатся земли из корысти, ради жирного куска. Вот так и Аполлоний, пока был отроком, оставался при Евксене ради словесной науки, но в 16 лет, окрыленный некоей возвышенной страстью, дал волю своему стремлению жить по образцу Пифагорову. Впрочем, он не утратил расположения к Евксену и даже выпросил у отца для него пригородное именьице с родником и свежей зеленью, после чего сказал ему: «Ты живи по-своему, а что до меня – я буду жить по-пифагорейски!»

Средневековье учило конкретного, отдельного человека; боголюбцы стали учить весь народ, весь мир. Это и есть просветительство, которое могло стать реальной силой только с эпохи Ренессанса, когда книгопечатание многократно умножило связи между теми, кто сочиняет и наставляет, и теми, кто только читает и «врачуется» словом. В Древней Руси учитель и ученик обходились без свидетелей и без посредников. В XVII веке такой посредник появился. Это текст, который заменил «учительного человека»

Выдержка из учительского письма: «Грош цена таким руководителям, которые не в состоянии обеспечить образовательный процесс, не подвергая учителя унижениям и репрессиям. А униженный учитель – это уже не учитель вовсе, и его принудительное присутствие в классе на уроке совсем не означает, что образовательный процесс осуществляется. Раб просто не может по состоянию своей души воспитать и вырастить никого кроме раба. Наверное, наше образование имеет своей целью воспроизводства класса рабов?»