…они одновременно прыгнули друг на друга и сшиблись в полете, как два камня, рассыпали веер искр и свалились на землю.

Дальнейшее воспринималось урывками, кусками.

[70]

Рольгард, лишенный боевого хвоста, бил и рвал Серегу, как только умел. В этом поединке оба забыли об осторожности, о негласных правилах на тему: «ниже пояса», «лежачего» и прочих. На секунду опешив от резкой боли, Серега ощутил себя подмятым, распрямился и сбросил Князя к трактору, ударив его так, что кулак пришелся по зубам, а затылок срикошетил о ребро гусеницы. Серега ощутил звериную злобу к упавшему неприятелю и злости этой не испугался.

Рольгард, очухавшись и не вставая с земли, катнулся ко мне и дернул за ноги, а когда я упал, навалился и стал душить. В какой-то миг я подивился, что противник мой не использует никаких колдовских ухваток, и сразу осознал, что раз так, то и в самом деле он так же телесен и смертен, как и я .

Сознание Сереги противилось этому понятию – «УБЕЙ». Избить, подраться, да, всякое бывало, живот мой будет вечно хранить шрам от заточки одного малолетнего хулигана. Видел смерть, но смерть от недомыслия, неосторожных ударов в драке – но так, чтоб убей…

Под небом голубым … не ты первый, не ты, к сожалению, последний. Выходит – если не ты его, то он тебя?

Только так… Это был тот редкий случай, когда общепринятые нормы морали оправдывали физическое уничтожение…

Вот такие мысли невеселой каруселью вертелись у Сереги в голове. Хотя если б спросили его после: «О чем ты думал, когда?..», он скорее всего просто развел бы руками в недоумении.

Оказалось, Рольгард и Серега сидят друг против друга и очень тяжело дышат. Земля под невидимым колпаком имела такой вид, как будто на пятачке размером три на три метра произошло по меньшей мере танковое сражение…

Серега заметил, как Рольгард встал, и время опять понеслось обломками.

В один из промежутков, когда враг сидел на Сереге, ребро Серегиной ладони пришлось ему по носу – кровь потекла быстро и обильно, ручьем. Рольгард посерел и мешком рухнул оземь.

…я закрыл глаза, протянул руку и сжал окоченевшие пальцы на его горле, и держал долго, не открывая * глаз, пока не прекратились конвульсии.

Потом я лежал рядом с ним, голова к голове, и боялся убрать руку, боялся, что он жив, что он поднимется от Земли и мы снова станем уничтожать друг друга…

На разбитое лицо упала капля, потом еще и еще, потом еще-еще-еще… Волшебный зонтик исчез, и над доселе сухим кусочком Земли нависла водяная пыль. Я встал на ноги и отошел к трактору, опасаясь повернуться спиной к тому, что недавно было Господином Зла.

Вот и все.

Мертвец дернулся, заострилось лицо, опали волосы, свитер разлезся на отдельные нитки и снова стал чешуей, ноги лишились джинсов и обуви и обратились в прежние толстые лапы. Хвост змеей одолел два метра, отделившие его от тела, и намертво впился в крестец трупа.

Вскоре пораженный Серега увидел, как труп раздулся, потемнел, в нескольких местах сползла осклизлая чешуя, обнажив гниющее мясо. В несколько минут от Рольгарда не осталось ничего, кроме белого скелета, да и тот вскоре рассыпался под ударами капель.

Слишком много крови, лимфы, мяса для такого короткого промежутка времени, как на хладобойне, черт дери этого Князя Сереге сделалось дурно, он исторг из себя крохотного динозавра, аэропортовский кофе и убийство. Голова стала абсолютно пустой, а ноги и руки – небрежно-ватными. Падший трактор шевелил, агонизируя, гусеницами, – тяжело, видно, далась ему моя победа. Я похлопал его по спине – все нормально, брат, но тут на глаза мне попался кусок Рольгардова праха, и меня еще раз вывернуло. Отворачиваясь, я поскользнулся в блевотине и (который раз в эту недолгую ночь?) ударился головой в кусок металла.

…искристая прозрачная струя подняла Серегу в небо и оставила там наедине с фиолетовой звездою. Вокруг было тихо и пусто. Сутью звезды сначала была юная девушка Агата, непорочная и чистая, в белых одеждах и со спокойным прекрасным лицом, после звезда набухла, увеличилась, на затуманившейся поверхности

[71]

появились морщины и трещины. Мерзкая серая жаба, стоя на четвереньках внутри звезды, пересчитывала купюры, а когда звезда сломалась и куски прозрачной материи вспыхнули печальными огнями, падая на Землю, жаба потрюхала по тучам на север, и там, где ее бородавчатая кожа касалась облаков, образовывались прорехи, и сквозь них был виден наш Город, а также близлежащие Воткинск, Сарапул и Глазов.

Беспокойство вызывали вспышки огня по обе стороны трамвайных путей на К.Маркса – от перекрестка до площади у ЦУМа.

…пятиэтажки серого камня, образующие улицу, превращались в руины. Гремели взрывы, земля взламывала асфальт и вставала деревом, бетонные столбы со скрежетом кренились, сметенные ударной волной. Из обломков зданий, из разбитых окон вырывались языки пламени и тек черный дым. Три черных самолета, долетев до вершины холма, где находился мост через дорогу, развернулись и полетели на нас с мерзким воем, изрыгая бомбы и поливая пулеметным огнем развалины построек.

Одна из очередей выбила фонтанчики пыли из камня у наших ног. Пуля, ударив в бордюр, поразилась своей ненужности и со злости вырвала клок волос у Арлекина.

Анна и Арлекин еще не заметили Серегу – тот пал с небес бесшумно и очутился у них за спиной. Арлекин, весь в азарте боя, лупил длинными очередями из автомата по самолетам. Самолеты очень низко и медленно проплывали над перекрестком, расстреливая кусок асфальта у телефонов-автоматов и киоска, торгующего проездными документами, под пластиковыми колпаками кабин застыли в напряжении шестилапые пилоты. Отсутствие рук у летчиков объясняло неточность ведения прицельного огня и хаотичность сбрасывания боезапаса – бомбы падали куда попало, особенно доставалось не домам, а дорожному полотну и тротуару вдоль утренней улицы. Аккуратное прежде полотно представляло собой какой-то разбитый деревенский проселок, усеянный к тому же уймой воронок различных размеров.

Самолеты же, миновав нас, вновь поворотили к ЦУМу.

Воспользовавшись передышкой, Серега осмотрелся. Друзья его стали здорово походить на кочегаров – лица и обрывки одежд были закопчены дымом пожаров. В руках они сжимали оружие: Арлекин винтовку М-16, а Анна – автомат незнакомой мне системы. Рядом с горами чадящих гильз стоял грубо сколоченный ящик, полный оружия различных систем, и боезапас. Серега выбрал себе автомат Калашникова и засунул за пояс четыре к нему рожка.

Затем тихонько свистнул.

Арлекин резко обернулся и вскинул ствол винтовки на уровень моей головы. Анна отшвырнула автомат и улыбнулась.

– Привет. Как дела?

– Ну, наконец-то, – сказала Анна.

Серега подошел ближе, Анна обняла его и спросила, робко заглядывая в глаза:

– Все, да?

– Убил я его, все… Убери ствол, Дим, – попросил Серега удивленного Арлекина.

– Вовремя ты, – одобрил тот Серегино появление, – стервятники жить не дают (он махнул рукой на самолеты), а уйти не можем, тебя ждем.

– А что это за орлы? – спросил я о бомбардировщиках.

Оказалось, что как только я исчез с перекрестка, пропали также все шары и спирали, пропала вообще вся иллюминация, появились двое: солдат в сильно ношенной гимнастерке, не современной, а такой, какие носили в Великую Отечественную. Вместе с ним был парень в черных джинсах и свитере, с гитарой за спиной. Вдвоем они притащили ящик из плохо тесанных досок. Принесли, молча покурили и ушли во дворы за «Океаном».

В ящике, кроме бесполезных кремневых ружей и пистолетов, оказалось также вполне современное стрелковое оружие, годное к употреблению.

Вскоре после этого со стороны Автозавода прилетели четыре черные самолета и принялись, носясь взад-вперед над К. Маркса, бомбить здания. Летали они почему-то невысоко и медленно, неумело как-то, а Арлекину удалось сбить один из них.

…скрученные в штопор рельсы, поваленные, как деревья бурей.

[72]

бетонные столбы, разломанные коробки строений, грохот взрывов. На зубах скрипит песок, жирный черный дым ест глаза…